ни пикнуть. Только вона Сеньков успел бабахнуть для сигналу…
А Чокан тем временем рассказывал Джангильдинову, как он влез в машину и на него сразу напали.
– Что мне оставалось делать, агай? Еле управился, поборол.
Джангильдинов улыбнулся и приказал трогаться. Через несколько минут крытые машины, натужно гудя моторами, двинулись к товарной станции. Колотубин ехал в последней машине. В ее кузове недавние противники дружно беседовали, примостившись на ящиках с золотом. Бойцы учила казаха крутить козью ножку, а тот угощал их крутом – твердыми белыми шариками, сделанными из творога и высушенными на солнце. Чокан берег крут и не прикасался к нему за все время пребывания в Москве, потому что он был дорог ему как память о родных степях.
– Ядреная штуковина, – хвалили бойцы. – Вроде сухой брынзы.
Колотубин, примостившись у борта, думал о своем. Утром только покинул госпиталь, а сколько перемен произошло в его судьбе за день: сначала у дяди Васи в Совете… потом у Свердлова… От него пошли к Ильичу, а потом в Госбанк. Полузакрыв глаза, он снова представил себя в Кремле, в кабинете Ленина. Колотубин впервые так близко видел вождя, разговаривал с ним. Степан, напрягая память, старался вспомнить каждую черточку на лице Ленина, каждое сказанное им слово. Вот Владимир Ильич расспрашивает его о заводе, угощает чаем, подвигая сахарницу с кусочками колотого рафинада, тарелку с темными сухарями… Потом он внимательно выслушивает сообщение Свердлова о помощи красному Туркестану. Дошла очередь и до Джангильдинова. Ленин задает ему вопросы, интересуется формируемыми национальными воинскими частями в казахских степях.
– Это хорошо, что вы хотите создать свою Красную армию, – говорит Владимир Ильич, и его пытливый, внимательный с лукавинкой взгляд смотрит на Джангильдинова. – Скажите, сами казахи тянутся в армию?
– Два года назад, в шестнадцатом, когда царь мобилизацию делал, так степняки разбегались, прятались, никто не желал служить. А теперь все по-другому! Сами создают отряды, выбирают командиров. Всюду только и слышишь: «Давай винтовку!»
– Позвольте, позвольте, а кто же именно требует винтовку? – спрашивает Ленин. – Кто хочет идти в Красную армию?
– Бедняки, Владимир Ильич, только бедняки. Последнего коня седлают и вооружаются – кто берданкой, старым кремниевым ружьем, кто соилом, такой большой палкой… А крепкие хозяева, у которых по две, по три, по четыре сотни овец и табуны коней, – так те больше к алашординцам тянутся.
– Вот именно, вы правильно подметили: бедняки идут к нам, а богатые – к ним. – Владимир Ильич встал, прошелся по кабинету и остановился возле Свердлова. – Помните, Яков Михайлович, как эти алашординцы пытались нас уверить, что степь единая, что в степи нет классового расслоения и что при существующем укладе жизни казахского народа семена большевизма не смогут найти почву для всходов. Ошиблись, господа националисты!
– Верно, Владимир Ильич. У нас в каждой
