равноправие: пора бы тебе найти работу, и хорошо бы такую, где платят побольше, чем мне, на зарплату плотника не проживёшь, говорил он. Порой, она размышляла о вещах сложных и неприятных, вроде страданий жертв сексизма, расизма и других притеснений. Толя мыслями такими не увлекался. Он был человеком простым, ум его напоминал схему из стереотипов. Так что равноправие тут не причём, поняла она вскоре. Он был жаден, как многие, кто познал нищету, вот и всё.
Хотелось верить, что его можно исправить, скроить по модному фасону, точно платье. Они всё так же жили в нужде и тиши, а когда она ныла от тоски, ходили на прогулки. Теперь это сопровождалось развивающим компонентом: она повествовала роман за романом, называла авторов разных жанров – иностранных и отечественных. Говорила о музыкальных направлениях, готической субкультуре, её специфике, зарождении и расцвете, и о многом другом. Особенно ей нравилось говорить о великих людях, их тяжёлых жизненных путях, гениальности и странностях, о том, «как искусство торжествует над смертью, храня частичку души создателя в сердцах поколений». Изо дня в день он кивал, и это принималось ей, как безусловный интерес. Это длилось бы ещё неизвестно сколько, если бы однажды, когда дело коснулось картинных галерей, импрессионизма и сюрреализма, он не сказал: «На хую я вертел всех твоих Дали, Хули, Моне, Мане и всех их вместе взятых!» Этими словами, с лёгкостью вылетевшими из его рта, он лишил её истиной радости: с кем ещё почувствуешь себя умной, если не с невеждой? С серьёзным видом и соответствующим тоном она говорила о несуществующих событиях, называла несуществующие даты… И лишилась этой замечательной возможности.
Поскольку, привить ему культуру не удалось, она открыла для себя одну вещь: если мировоззрение у вас разное, так или иначе, испытываешь к человеку неприязнь. Если его понятия о жизни противоречат твоим, что же это за хороший человек?
На фоне абсолютного разочарования, она чувствовала себя обделённой, самой негодной девушкой в мире, наказанной судьбой вот таким негодным мужчиной. В нём её раздражало всё, даже хорошее. Она сходила с ума от тоски и бессмыслицы прожитых дней. Ныла и ныла, а что бы он ни предложил – отказывалась. Это депрессия, думалось ей. Ничего не хочется, а чего-то не хватает. И тошно.
Случилось так, что на неё стали нападать такие мучительные эмоции, что она устраивала истерики, оскорбляла его последними словами, а то и норовила врезать, часто убегала из дома…
Поразмыслив, она поняла, что с ней что-то не так. Именно с ней. От простой ссоры она страдает так, как иные от предательства или нанесения увечий. Хуже всего то, что она не может успокоиться. Она не слушает никаких извинений, её не просто распирает обида, её наполняет отчаянием. Строятся вот такие цепочки: «Он – гад, а без него тоже плохо. Стоит вспомнить, как ты жила, сразу ясно, что бросить его – не выход». Дело даже не в том, о чём именно она думает в такие моменты – всё это всегда происходит на сильном депрессивном фоне. Всё плохо! – надрывается в мозгу, и кажется,
