он прямодушно рассказывал ему все, не замечая, что с каждым рассказанным подвигом он становится ему ненавистнее. Наконец настала ночь, и все разошлись. Товарищи Ясона ушли к своему кораблю, но ему самому была приготовлена комната в гостином доме вне дворцовой ограды.
Войдя к себе, он открыл ставень; луна всходила над горой, соловьи щелкали в саду, весь воздух был пропитан душистой влагой весны. Крепкое ли царское вино ему вскружило голову или весенние чары, или же он размечтался под влиянием собственных рассказов, а только его мысли вернулись к прошлому, забыв и о царе, и о предстоящем завтра деле. Так он заснул.
Приснился ему дивный сон. Синие волны и зеленый берег, и багровое зарево на далекой горе. И прекрасная женщина сидит на зеленом лугу, сидит в траве, окруженная цветами. Но ярче цветов сияют две златокудрые детские головки, пылают две пары детских губок в той же траве, у ног прекрасной женщины. И ему кажется, что эти губки его зовут, ему хочется погладить эти головки, – но кто-то отстраняет его руку, и губки жалостно шепчут: никогда, никогда…
Вдруг ему послышался тихий стук, и женский голос тихо воззвал: «Ясон!» Он проснулся: луна через открытый ставень заливала комнату своим призрачным светом. Стук повторился, и опять: «Ясон!» – «Странные порядки в этом доме!» – подумал он, но все же ответил:
– Коли с добром, то войди! Дверь тихо отворилась, и вошла старушка.
– Царевна зовет тебя в рощу Гекаты; немедленно одевайся, я тебя сведу. Дело касается жизни твоей и твоей дружины.
Ясон повиновался. Роща Гекаты находилась на холме, что возвышался над городом. Под двумя огромными тополями стоял ее страшный кумир; перед ним алтарь, на котором еще тлели остатки жертвоприношения. Завидев Ясона, Медея прямо пошла ему навстречу.
– Здравствуй, гость, и не удивляйся: твоя крайняя опасность заставила меня выйти из пределов девичьей стыдливости. Что думаешь ты о поставленном тебе царем условии?
– Я был поражен его милостью. Я боялся, что он или откажет мне, или, в лучшем случае, пошлет меня воевать с пятитысячной ратью.
– Если бы он послал тебя воевать с пятитысячной ратью – это было бы милостью в сравнении с тем, что он от тебя требует.
– Помилуй, царевна! Впрячь быков в ярмо и вспахать поле? Да это у нас, спасибо Деметре, всякий крестьянин умеет!
– Да? Даже если это – быки Солнца? Если копыта у них медные и ярое пламя пышет из медных ноздрей?
– Ясон опустил голову. «Будь что будет, – сказал он тихо. – Я взялся исполнить дело – трусом быть не хочу».
Медея участливо посмотрела на него. Он был так прекрасен в своей скромной, стойкой решимости!
– Послушай, что я тебе скажу. Недалеко от нас, над песчаным морским берегом, нависла та скала Кавказа, к которой, по велению Зевса, Гефест приковал Прометея. Каждое утро исполинский орел прилетает пожирать печень Титана; что он пожирает днем, дорастает ночью. Кровь струится из его раны, обагряет скалу и сохнет
