Название:
Автор:
Жанр:
Серия:
Издательство:
и порядочного является стремление творить добро, но, если у него нет никакой политической власти и возможности влиять на события, ему остается лишь свернуть с естественного для себя пути и решить, что важно самому быть добродетельным. Именно это и случилось с ранними христианами; они пришли к представлению о личном благочестии как о чем-то совершенно независимом от благодеяний, поскольку благочестие – это именно то, чего могут достигнуть люди, лишенные возможности действовать. Тем самым социальная добродетель была исключена из христианской этики. Христиане традиционных взглядов до сих пор считают, что прелюбодей более порочен, чем политический деятель, который берет взятки, хотя последний, вероятно, приносит в тысячу раз больше вреда. Как можно понять по картинам того времени, средневековая концепция добродетели была несколько расплывчатой, невыразительной и сентиментальной. Самым добродетельным считался человек, ушедший от мира; единственными людьми дела, которых почитали святыми, были те, кто, как Людовик Святой, не жалели жизни и имущества своих подданных в борьбе против турок. Церковь никогда не причислила бы к лику святых человека за то, что он провел реформу финансов, уголовного или судебного права – столь простые меры, повышающие благосостояние народа, считались неважными. Думаю, в церковном перечне имен не найти имени того, который бы стал святым благодаря тому, что трудился на благо общества. Вместе с этим разделением между социальной и нравственной сторонами личности возник и стал нарастать разрыв между душой и телом, который сохранился в христианской метафизике и в философских системах, восходящих к учению Декарта[48]. Можно сказать, что в широком смысле тело – это социальная и публичная часть человека, в то время как душа – часть личная. Подчеркивая значение души, христианская этика стала сугубо индивидуалистской. Мне кажется совершенно очевидным, что в результате многовекового господства христианства люди сделались более эгоистичными, более замкнутыми в себе, чем их сотворила природа, поскольку побуждения, которые естественным образом выводят человека за пределы своего эго, – это секс, родительское чувство и патриотизм, или стадный инстинкт[49]. В отношении секса церковь сделала все возможное, чтобы его осудить и принизить; родительскую привязанность осудил сам Христос, а за ним и масса его последователей; а патриотизм был неуместен среди покоренных народов Римской империи. Нападки на семью в евангелиях до сих пор не привлекали того внимания, которого они заслуживают. Церковь почитает мать Христа, но сам Христос был с нею не слишком почтителен. «Что Мне и Тебе, Жено?» – так он обычно разговаривал с матерью[50]. Он также говорил, что пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее, и что тот, кто любит отца или мать более, чем Христа, его недостоин[51]. Все это означает ломку биологической семейной связи ради веры; данное учение в значительной мере ответственно за
То есть рационалистических.
Так у автора.
Ин. 2:4.
Мф. 10:35–37.
