13 июля 1793 г.Во имя истинной Свободы, которую мы защищаем; во имя законов, которые мы отстаиваем, во имя Республики единой и неделимой, за сохранение которой мы поклялись, если потребуется, отдать свои жизни; во имя священных прав народа во всех департаментах, восставших, чтобы сопротивляться гнёту, мы просим вашего гостеприимства и свободного прохода.
Мы идём, чтобы избавить Париж и Францию от гнёта анархии и восстановить в своих правах оскорблённое национальное представительство. Наша дело – дело всех друзей общественного счастья и добродетели. Мы не хотим, чтобы проливалась кровь; только силою разума, а не силою оружием мы добьёмся нашего триумфа и спасения Франции.
Более всего мы желаем встречать повсюду только граждан, с которыми мы могли бы сплотить узы святого братства, а не врагов, с которыми мы должны были бы сражаться и победить их.
Граждане города Вернона и вы, обитающие в прилегающих селениях! Мы обращаемся главным образом к вам: ответьте нам поскорее; придите, и мы заключим вас в свои братские объятия.
Эврё – Паси-сюр-Эр. Вторая половина дня
Без четверти два проехали Старый Эврё. Каменный столб с медной табличкой известил, что до Парижа остаётся двадцать три льё. Мерный стук колёс навевал сон, и разомлевшие от жары пассажиры стали клевать носами. Дочурка гражданки Прекорбен положила голову на колени Марии. Охваченная мыслями о предстоящем наша героиня не заметила, как задремала. Пробудилась она примерно через час от того, что кто-то разговаривал в купе. Это два новых попутчика раскупорили бутылочку мальвазии и, поочерёдно прикладываясь к горлышку, вели между собой оживлённую беседу.
– Войско, войско… Какое у них войско? Кто пойдёт за них воевать? Говорю тебе, Арман, что они не соберут и тысячу штыков. Взять, к примеру, наш Эврё. Когда прибежал Бюзо и плакался в кафедральном соборе, колотя себя в грудь, ему обещали четыре тысячи добровольцев в две недели. И что же? Миновал месяц, а набралось едва ли четыреста человек, меньше чем батальон. Ха-ха! Ставлю сто против одного, что эта жалкая толпа не дошагает даже до Боньера. С бриссотинцами покончено, Арман, так и знай. Ничто их не спасёт. Народ Франции понял главное: они предали Революцию, предали Рес публику, пошли на сговор с недобитыми аристократами и мечтают вернуть королевскую власть.
– Думаешь, Жозеф, у них нет никаких шансов? Ведь в провинции немало таких, которые не любят Париж и не приветствуют Революцию.
– Да, многие в провинции не поддерживают Революцию, но это уже не важно. Подумай сам, Арман. Вскипела война, на нас напали австрийцы и пруссаки. А это угрожает всей стране, – и тем, кто любит Республику, и тем, кто её не любит. Поэтому народ Франции будет поддерживать центральное правительство, каким бы оно ни было, – бриссотинским, якобинским, хотя бы санкюлотским.
– Но всё-таки австрийцы и пруссаки напали на нас не просто так, – заметил Дарнувиль невесело, – а потому что мы совершили Революцию.
