интересно! – отозвался Фома. – Много новых имен, а старые знакомцы вылетают, как пробки! Я, кстати, заметил на одной колеснице приспособления, известные по сирийским раскопкам. Представьте себе, в том месте, куда приходит главное дышло… Э, Грига, а ты сам-то, наверное, не ходил?
– Мы были вчера с сестрой, сидели на прекрасных местах в Сфенде.
– О, потратились, наверное! – воскликнул Амиридис.
– Да нет, нам в этот раз повезло: Василь подарил Лизи билеты на все семь дней.
– Какой Василь? Неужели Феотоки?
– Он самый, – подтвердил Григорий, но, взглянув на Панайотиса, понял, что сболтнул лишнее.
Поджав губы и нахмурившись, журналист процедил:
– Ну конечно! Им же бесплатные билеты целыми пачками дают, почему бы не пустить пыль в глаза!
Стратиотис замолк на несколько минут, после чего стал раскланиваться:
– Друзья мои, вы тут сидите, а я действительно должен пойти переговорить со здешним начальством.
– Ступай лучше на кухню да поговори с поваром! – Фома хохотнул. – У него наверняка самое вкусное припасено для дорогих гостей!
Панайотис не ответил на шутку друга. Григорий посмотрел вслед журналисту и задумчиво потер переносицу.
Пока кувикулария затягивала шнуровку на корсете августы, Евдокия ядовито размышляла о представителях литературного бомонда, с которыми она дважды в месяц устраивала встречи в дворцовом ресторане «Парнас». Поначалу, когда дочь сообщила ей о двух романах Киннама, которые, оказывается, уже давно вовсю обсуждали в школах и в Университете, особенно первый, посвященный жизни людей науки, императрица поразилась, что до сих пор ничего о них не знала, хотя на «парнасских вечерах» обычно обсуждались наиболее интересные литературные новинки – как, впрочем, и оказывавшиеся на поверку не особенно интересными и даже более чем посредственными. Катерина тоже удивилась, узнав, что мать до сих пор не читала «Записок великого ритора».
– Я была уверена, что ты их давно прочла! – воскликнула она. – Всё собиралась спросить, как они тебе, но так и забыла… Неужели твои «парнасцы» ничего про них не говорили?
Да, «парнасцы» помалкивали, и Евдокия, прочтя романы Киннама, отлично поняла причину этого молчания: великий ритор оказался настолько талантлив, что большинство произведений, которые читались их авторами на «августейших» литературных вечерах и нередко издавались при финансовой помощи первой женщины Империи, не выдерживали сравнения с его романами – обстоятельство тем более обидное для всех этих сочинителей, что Феодор только начал пробовать свои силы в области художественной литературы, если, конечно, не считать его предыдущей переводческой деятельности. Будь он писателем одного уровня с большинством литераторов, они бы, естественно, обсудили его и вынесли с высоты «Парнаса» вердикт. Но, несмотря на всё свое самолюбие и самолюбование, над которыми так любил подтрунивать Цец в юморесках из серии «Парнасская плесень»,
