Конечно, она старалась радоваться их успехам, потому что они касались профессиональных, педагогических удач Антона. Но каждый раз, когда она видела в газетах, как он по-отцовски обнимал одного из них, демонстрируя искреннее участие в его, а не в ее, Мишель, судьбе, у нее начинались приступы удушья и тоски. Никогда она даже не подозревала, что это настолько больно. «Теперь они почти его семья, а я на обочине. Я даже фантазий таких не допускала, а они не фантазируют – просто берут и осуществляют. Вот так надо строить жизнь, а не углубляться в тормозящую самокритику и самопоедание».
Она была склонна во всем винить только себя. Ведь никто из этих, как бы это сказать, конкурентов, не желал ей зла. Они и знать не знали о происходящих с ней метаморфозах, не подозревали, что она изводит себя мыслями о соприкосновении их судеб с жизнью Антона, в то время, как она прозябает в добровольной ссылке, в горной деревне, почти на краю света. Тогда она еще не понимала, каким богатством, каким счастьем она обладала там, среди этой девственной природы, способной питать безотказно своей полной жизненных соков грудью.
«Эти люди все равно никогда не поймут, что именно не дает мне покоя». Она никак не могла смириться с тем, с какой точностью кем-то реализуются мечты, когда-то принадлежавшие ей. Словно кто-то подслушивает мысленные беседы с самой собой. Интеллектуальный телепатический плагиат. Неосознанный, потому невинный. Именно тогда, впервые в жизни ей показалось, что не все идет верно, что она где-то допустила страшную и странную ошибку. Что все могло бы быть иначе. Больше не было гармонии от осознания того, что трудности – это часть пути. Именно этого баланса она в какой-то момент и лишилась. Мишель обрекла себя на комплексы, основанные на убежденности в том, что свою собственную, единственную жизнь она промечтала, разменяла на пустые размышления и страхи.
«Вчера узнала, что с подачи Антона на мое место в издательстве назначена моя давняя приятельница. Ведь я настойчиво всю жизнь убеждаю себя, что лишена зависти и ревности. Но почему все это крутится именно вокруг Антона? Почему не какой-нибудь господин Икс или госпожа Игрек или еще кто-нибудь? Наверное, я в нем ошиблась. Посредственностям он благоволил больше. Даже таким, как эта моя приятельница. Или Антона просто привлекает собачья преданность? Ведь она тоже была влюблена в него. Но неужели это взаимно? Не могу поверить. Ведь это другое, ведь со мной все совсем иначе. Она – это не я. До какого отчаянного одиночества нужно дойти? Только не это, друг мой, только не это!» Не такая уж она была и плохая, по сути, – эта ее приятельница, вернее, подопечная, очередная студентка Антона. А если быть до конца честными – то и вовсе хороший она была человек. Хотя, надо сказать, она всегда вызывала в Мишель своего рода брезгливость, недоверие, снисходительность, слезливую сентиментальность, как к милой беспородной собаке, ставшей членом семьи.
Как бы там ни было, наблюдать
