стен, были забраны толстыми железными решетками. Поэтому в стенных держаках дополнительно горели смоляные факелы, от чего в воздухе ощущалась устойчивая горечь дыма. Впрочем, в качестве своеобразного освежителя здесь выступали охапки свежего душистого сена, устилавшие пол. Посередине стоял огромный «П» -образный стол, собранный из длинных досок, положенных на специальные козлы и накрытых белыми домоткаными скатертями.
Около него уже столпилось человек 20 дружинников, а ещё несколько слуг споро таскали разнообразные блюда. По знаку феодала принесли таз и кувшин с водой. Сам крестоносец лишь символически омочил ладони перед трапезой, а друзья, напротив, с удовольствием вымыли руки. Остальные ненавязчиво проигнорировали непонятный «троянский» обряд. Вслед за владетелем все весело устремились к лавкам, установленным с внешней стороны столов. Тут же, словно бы сами по себе, испарились крышки с бочонков, на равном расстоянии выставленных вдоль лавок, и кружки дружинников до краев наполнились светлым элем и яблочным сидром.
– За моих друзей! – провозгласил сэр Жан и, подавая пример, осушил свой серебряный кубок. Слуги немедленно последовали примеру и жадно набросились на мясо. Впрочем, рыцарь, перед тем как выпить, сначала аккуратно вытер рот специальной салфеткой. Чувствовалось, что он опять выполнил какой-то ритуал, ещё неизвестный его новым слугам. Друзья, на всякий случай, тоже аккуратно промокнули губы перед питьём и, по примеру сэра Жана, отхватили собственными ножами по здоровенному куску мяса. Благо, перед ними красовалась целая туша зажаренного оленя. Феоктистов был приятно удивлен остротой «Сарацина». Кинжал резал как хороший скальпель. Рядом с олениной обнаружилась чашка, наполненная острым соусом из перца и гвоздики, которым, как оказалось, местные поливали любое мясное блюдо.
Сначала друзья чувствовали себя на пиру довольно стесненно. Но потом сообразили, что новые слуги сэра Жана тоже не знали установленных правил поведения. По простоте душевной бывшие крестьяне жадно хватали наиболее приглянувшиеся куски со всех блюд, до которых только могли дотянуться, и обеими руками до отказа набивали рты. При этом дружинники отвратительно чавкали, хохотали и что-то рассказывали. Многие, словно изголодавшиеся собаки, перехватывали пищу у соседей. Кроме того, солдаты почти непрерывно накачивались пивом и яблочным вином. Куски грубого хлеба, заменявшие здесь тарелки, многими попросту игнорировались или же использовались по прямому назначению. Поэтому, на общем фоне, друзья смотрелись сущими образцами благовоспитанности – аккуратно отрезали кинжалами небольшие куски мяса и, положив на собственные горбушки, не спеша, разделывались с ними. Эль и сидр пили только после крестоносца, который делал это в промежутках между сменами блюд.
Пиршество проходило под довольно заунывное пение бродячего гистриона, уже неделю обретавшегося в гостях у сэра Жана. Певца звали Питер из Фалеза, и он, уже в который раз, исполнял балладу о доблестном сэре Гильороне Ливарском, ушедшем в крестовый
