собственная судьба»[79]. У него не было шанса попрощаться с его женой Рахиль: «Внезапно [она] уже не шла рядом со мной. Это случилось так быстро, что я не успел ни поцеловать её, ни окликнуть»[80]. Шелвис провёл в Собиборе шесть часов, прежде чем его отправили на работу, и всю свою жизнь он пытался узнать, что случилось с его семьёй и с теми, кто приехал на тех же поездах из Голландии.
Третьей территорией, в северо-западной части, был лагерь III, где располагалась зона уничтожения, газовые камеры, погребальные ямы и бараки для охраны и евреев, работавших там. Лагерь III был окружен колючей проволокой и по углам стояли сторожевые вышки. В отличие от других лагерей, территория вокруг Собибора была заминирована, что привело к многочисленным жертвам во время восстания[81]. Собибор был расположен на железнодорожном перегоне между Хелмом и Влодавой, с отдельной веткой, ведущей к лагерю. С платформы, где разгружались товарные составы, большую часть людей гнали в лагерь II, но пожилые, больные, дети и прочие немощные отправлялись прямиком в траншею, где украинские охранники, за которыми следили немцы, расстреливали их из пулемётов. Это иронично называлось «лазарет» (больница для карантина по-английски).
Несмотря на крики и насилие, встречавшие их в Собиборе, часть жертв – особенно из числа евреев западной Европы – верила, что им просто позволят помыться и переодеться в чистую одежду перед тем, как отправить на работу. По прибытии евреям с запада приказывали написать открытки домой. Сообщения были призваны успокоить жителей оккупированных нацистами западных стран. Особенно это было характерно для ранних месяцев существования лагеря. Прежде чем лишиться волос, некоторые женщины просили «парикмахеров» не стричь слишком коротко. Они предполагали, что стрижка нужна, чтобы избавиться от вшей, но хотели снова стать красивыми как можно раньше.
А потом…
Для всех последние моменты перед входом в газовую камеру были жестокими: жертв гнали, обнажёнными, навстречу их смерти. Убить было недостаточно, некоторые немцы любили мучить испуганных людей, которые осознавали, что их уничтожат. Голых узников избивали, над ними насмехались, в них стреляли, травили собаками. Паника и хаос были призваны гнать жертв вперед и не дать времени жертвам осознать происходящее.
С польскими и русскими евреями обращались гораздо более жестоко, чем с западными. В 1942 г. группа голландских евреев прибыла на нормальном пассажирском поезде. Они были лучше одеты и производили впечатление достатка, а также ассимиляции в европейскую культуру. Но написав вводящие в заблуждение открытки, которые им велели написать, они разделяли ту же участь, что и другие. Через несколько часов они обращались в дым. Конечно, к 1943 г. восточноевропейские евреи, познавшие насилие и жестокость в гетто, не обманывались в том, что их ждёт. Немцы чувствовали физическую угрозу от людей, прибывавших в составах, их было не обмануть, и они искали собственные пути борьбы с палачами.
Ibid. P. 76.
Ibid. P. 77.
