часть населения, превратили страну в концлагерь, ненавидимый всем остальным миром». Один бывший помещик любил потрясать ключами своего дореволюционного имения под Москвой и грозился вернуться туда в качестве хозяина. Мы, желая подразнить вредного старика, разъясняли, что на месте его усадьбы давно построен современный город. Дед злился еще больше и кричал: «Враки! Все мое на месте, и я верну свое!».
Послевоенная эмиграция тоже, конечно, не питала теплых чувств к советским властям. В нее входили и те, которые служили фашистам, а значит, страшились возмездия со стороны Москвы. Были и просто перемещенные лица, не вернувшиеся на Родину из плена. И они продолжали опасаться советских властей, хотя никаких преступлений не совершали.
Самые свежие эмигранты, в основном евреи, общаться с нами не боялись, но зато без обиняков высказывали свои обиды: дискриминация евреев в СССР при приеме на работу и учебу, ограничения на выезд за рубеж и т. п. У многих из новоиспеченных эмигрантов, однако, оставались в Советском Союзе родственники, друзья. Да и культурно-психологическая привязанность к Родине у них сохранялась: одни продолжали следить за перипетиями футбольного чемпионата СССР, другие зачитывались отечественными литературными новинками, третьи боготворили советскую эстраду. Все это нередко приводило новых эмигрантов в генконсульство.
Эмиграция делилась также по этническому признаку, при этом различные этнические группы относились к СССР неодинаково. И чаще этнический фактор значил больше, чем принадлежность к какой-то временной волне эмиграции.
Хуже других были настроены, безусловно, прибалты. СССР воспринимался ими как колониальная империя, поработившая их народы и выпивавшая из них все жизненные соки. Соединенные Штаты не признали факт присоединения прибалтийских стран к Советскому Союзу, и в Калифорнии продолжали функционировать консульства довоенных независимых правительств Литвы, Латвии и Эстонии. Естественно, мы с этими дипломатами не общались, а они в свою очередь делали вид, что не замечают нас. Остальные прибалты, столкнувшись где-нибудь с советскими консульскими работниками, стремились тут же удалиться с глаз долой.
Полную противоположность прибалтам являли собой армяне. Проживали они на Тихоокеанском побережье в больших количествах. Город Фресно в сельскохозяйственной долине Святого Якова получил даже репутацию армянской столицы Нового Света. Во Фресно обитал крупный писатель Уильям Сароян, большинство его соплеменников в округе выращивало виноград и выделывало вино, изюм, торговало этими и другими товарами. Крупные армянские колонии существовали в Лос-Анджелесе, особенно в районе Монтебелло, в Сан-Франциско.
Как правило, армяне преуспевали во всем, за что брались – ювелирное дело, кулинария, журналистика, городское хозяйство. Успех обусловливался трудолюбием, коммерческой смекалкой, солидарностью друг с другом и гибкостью в отношениях с окружающим миром.
Гибкость
