высокий – сам он выше. И даже шире.
– …почему бы, ну, не встретиться как-нибудь… нам с тобой, Феликс?
Столько лет. Столько же, сколько и с Бритт-Мари. Если не считать того позднего вечера, когда Феликс и Винсент стучали в дверь Лео, пытаясь уговорить его не совершать последнее ограбление. Когда дверь открылась, за ней оказался грабитель, который собирался заменить соскочивших братьев. Их отец.
– Встретиться?
– Было бы… здорово, ну, узнать, как ты там, все такое. Как ты вообще.
– Как я вообще, тебя не касается.
Он знал еще до того, как задал вопрос: то, что случилось однажды, так и осталось на пути. Он увидел это по лицу Феликса.
– Слушай, это же было так давно.
– Иван, если я и захочу поговорить с тобой, то не здесь.
Сын замолчал, но его сомкнутые губы словно процедили: папа, тебе нечего было лезть в тот банк, это стоило нам с Винсентом нескольких лет тюрьмы.
Сын стоял там и судил его. Стоял, как преграда между бывшими супругами, которые никогда больше не станут говорить друг с другом.
Иван посмотрел на часы, в этот раз – на тикающие наручные. Может, чтобы не встречаться с презрением, может, чтобы время, которого он не понимал, наконец стало бы кое-что значить.
Что осталось восемнадцать минут до того, как его старший сын станет свободным человеком.
Что прошло два года, а он не выпил ни капли.
Что если он сумел измениться, то сумеет измениться и Лео.
Его конвоировали через весь подземный коридор в сотни метров длиной – прямая, как палка, без единого окна транспортная линия под покрытым пыльным гравием тюремным двором. На этот раз он даже не чувствовал, что жесткая ткань рубашки и брюк натирает кожу. Каблуки охранников стучали, стук эхом отдавался от бетонных стен – в этот день он не слышал стука.
Через равные промежутки коридор делили запертые металлические двери. Возле очередной, слева, лестница вела в отделения корпуса В. Но ему полагалось идти вперед; взгляды обоих охранников обратились к потолку, к жужжащим камерам наблюдения, пара секунд ожидания, потом дежурный на центральной вахте со щелчком открыл замок.
В это самое время у них над головами заключенные направлялись на дневные работы. Кто-то – в мастерскую, кто-то – на небольшую фабрику, сортировать зеленые и красные кубики или шурупы.
Вот этим он и занимался. День за днем, неделя за неделей – все пять первых лет попеременно в Кумле и Халле, шведских тюрьмах для особо опасных, и последний год – в Эстерокере. В компании убийц, киллеров, наркоторговцев и грабителей он сортировал кубики. Пока не наставал вечер, час, когда заключенных запирают по камерам. Тогда он читал. Сначала – материалы дела, с которым работало обвинение: отдельно – предварительные расследования по каждому ограблению и каждому угону машин, отдельно – по бомбе на Центральном вокзале Стокгольма, отдельно по тому, что квалифицировали как шантаж полицейских властей. Шесть тысяч страниц ходульного полицейского текста. Наконец он выучил наизусть допросы и перечень доказательств
