style="font-size:15px;"> Варины думы были невеселыми. Вот и начался ее отпуск, а радости не было. Поехать она никуда не может, не с кем оставить Персика. Таких друзей и знакомых, которых можно было бы обременить этим шкодливым сокровищем, у нее нет. И вообще, похоже, что друзей у нее нет вовсе. С Борькой она поругалась, а Ида… С Идой вообще непонятно что…
Сливков почему-то умер, и его жаль. Как-то не важно сейчас, что она его не любила, почти ненавидела. Он умер, и все счеты закончены, его просто жаль.
Тот странный разговор между Сливковым и Идой, который она подслушала… Тут ничего не понять, пока Ида сама не расскажет. Помирятся же они когда-нибудь!..
Эта странная страшная гримаса на сливковском лице, эта тетка с подрезанным ухом на кладбище… Ничего не удалось про нее разузнать, только простудилась зря. Глупо… Правда, она знает теперь, где эта странная тетка живет. И что?.. Что дальше-то? Продолжать играть в сыщиков-разбойников?
Нет, хватит. И вообще, она наверняка все напридумывала. Да, Сливков умер, и этот… как его… Феликс Гримайло умер тоже. Ничего странного, люди умирают каждую минуту, каждую секунду. По очень разным причинам.
Все, она закрывает эту страницу своей жизни. У нее отпуск, в конце концов. Надо провести его так, чтобы было что вспомнить. Да, она не может никуда уехать, но можно, например, походить по театрам. С тех пор как умерла бабушка, она ни разу не была ни на одном спектакле. Нужно еще побегать по магазинам, прикупить что-нибудь новенькое из одежды и…
Резкий звонок телефона безжалостно вспорол тишину. Варя от неожиданности подпрыгнула в кресле. Персик вскочил и бешено залаял. Цыкнув на него, Варя трясущейся рукой схватила трубку.
– Алло! – испуганно пискнула она.
В трубке молчали, слышалось только тяжелое сиплое дыхание.
У Вари на голове зашевелились волосы. Все было точь-в-точь как в фильме ужасов, где маньяк звонит намеченной жертве и молчит, а жертву потом находят растерзанной в клочья.
– Алло, я слушаю, – снова запищала она, ожидая, что в трубке раздастся дьявольский хохот.
– Рю-ха… – Голос в трубке был натужным и сиплым, и если бы не это «Рюха», она никогда не узнала бы Иду. Только Ида, с ее страстью укорачивать имена, называла так Варю.
– Ида! – обрадованно завопила она. – Что с тобой? Почему у тебя голос такой? Ты что, заболела?
– Рюха… меня… меня у… у… били… – Слабый, неестественно протяжный голос прерывался тяжелым хриплым дыханием, всхлипами и вновь возникал, тянул плохо понятные слова: – Рю-ха!.. Юрку… я… ты… ты… тоже… дю… дю… бе… рись… а… су…
Голос смолк, и больше не было слышно ничего. Мертвая тишина стояла в трубке.
– Ида! Ида! – звала Варя, но ответа не было. Варя швырнула трубку на рычаг и заметалась по комнате, поспешно натягивая одежду. На джинсах заело молнию, пуговицы на кофте не лезли в петли. Почти плача от досады, она плюнула на пуговицы и завязала кофту узлом на животе, отпихнула Персика, суетящегося
