style="font-size:15px;"> Они подняли капитана и, тревожно озираясь, внесли в караулку.
– Неси в его кабинет. Так… Осторожно… Заноси в дверь… Давай на кровать!
Саморов был в сознании. Он все повторял:
– Никому!.. Никому доверять нельзя!.. Чудовище!.. Не человек!.. Никому нельзя…
Трошников побежал в столовую. По пути он поднял валявшуюся на полу в коридоре кружку, сполоснул ее и снова наполнил чаем. Пробегая обратно, он заметил, что входные двери все еще открыты. Он осторожно прошел по тамбуру и выглянул на улицу. Взгляд его скользнул по темной бетонированной площадке и остановился на ярком пятне среди тумана – видимо, капитан выронил включенный фонарик. Антон хотел было выбежать на улицу и поднять его, и тут взгляд его упал на другое пятно – темное. Посреди площадки растеклась лужа крови. Антон тут же захлопнул дверь и задвинул щеколду.
Когда он вернулся в комнату начкара, Саморов более-менее пришел в себя. Он взял у Трошникова кружку и, морщась, сделал пару глотков.
– Что с вами случилось, товарищ капитан? – спросил Шурович, аккуратно бинтуя начкару руку.
– Рыбалкин! – хрипло ответил тот. – Я был уверен, что это Рыбалкин!..
Как рассказал капитан, после того как Шурович и Трошников увели Цыбина в караулку, он задержался у двери. Хотел понять, что же так напугало часового. Ведь этот здоровенный детина никогда не выделялся особой чувствительностью, а скорее даже наоборот. У него и прозвище-то было – Бык, не столько за габариты, сколько за феноменальную твердолобость. И вот теперь этот самый Бык оказался напуган похлеще ягненка!
«Я внимательно оглядел площадку, – рассказывал Саморов. – Ничего подозрительного не заметил. В какой-то момент мне показалось, что неподалеку раздался человеческий стон, но я сообразил, что это всего лишь ветер завывает в пулеулавливателе. А ветер поднялся такой, что фонарь забился на столбе. Да с такой силой, что я подумал: «Вот-вот сорвет!» И, что меня поразило, несмотря на ветер, по площадке перед караулкой над лужами стелился странный белый туман.
Вдруг что-то капнуло сверху. Я взглянул на рукав – по форме расползлось серое пятно. Какая-то странная склизкая жидкость. Я стер ее платком, нащупал в кармане фонарик и осветил козырек крыльца над головой. Тот оказался облепленным какой-то серо-зеленой слизью. Я не силен в биологии, решил, мало ли какая плесень бывает… В общем, выключил фонарик и хотел уже войти в караулку, как вдруг услышал:
– Товарищ капитан!
Оглянулся.
– Товарищ капитан!
Присмотревшись, я увидел, что у калитки кто-то стоит.
– Скорее. Я не могу…
Голос был хриплый, чей – непонятно. Фонарь над площадкой трепыхался так, что я в этих вспышках не мог рассмотреть, кто это. Я вспомнил, что смена ушла на посты. Может, кто-то из них? Тогда почему вернулся один? Я осторожно двинулся к калитке, а сам на всякий случай нащупал в кобуре пистолет –
