к пещере, распахнул дверцу и, сильно согнувшись, полез внутрь.
– Антоний! Отче Антоний! Где ты?! – взывал он.
Дверца закрылась. Варяг ничего не видел впотьмах и метался от стены к стене с вытянутыми руками. Пещера расширялась, земля под ногами уходила вниз, и через несколько шагов можно было стоять в полный рост.
– Здесь я, – ответил спокойный голос Антония.
– Где? – спросил Симон и тут же увидел монаха – в темноте плыло его светящееся лицо.
Старец взял варяга за руку. Симон вцепился в него и упал на колени.
– Отче! – взмолился боярин. – Не хочу погибать! Убереги твоими молитвами от беды меня и дружину мою! Сын у меня, Георгий, отрок… со мной на рать пойдет. Спаси его, отче!
– О чадо! – вздохнул Антоний, хотя Симон, муж благородный и решительный, давно уже не был чадом. – Многие из вас падут от меча. И когда побежите от врагов, они будут топтать вас копытами коней и наносить вам раны, вы будете тонуть в реке. Ты же спасешься. Когда подойдет твой срок, тебя похоронят в церкви, которую построят здесь… Знаешь ли ты об этом?
Варяг не видел глаз Антония, но чувствовал, что они пронзают его насквозь. Неожиданно он ощутил глубокое спокойствие.
– Ей-богу знаю, – удивленно сказал он. – Я слышал это давным-давно… А Георгий? – спохватился он. – Что будет с ним?
– Я помолюсь о твоем сыне, чадо, – ответил старец. – Иди с Богом.
Симон догадался, что монах перекрестил его. Он поднялся и побрел к выходу. Сердце варяга колола тревога.
…Феодосия уже не было на виду. Захарья сел на телегу и сказал Гуньке:
– Езжай. Да помедленней. Пускай князья подальше ускачут.
Несда устроился рядом с отцом. Когда за ними закрылись монастырские ворота, спросил:
– Какой он, Феодосий?
Захарья долго молчал, прежде чем ответить.
– Этот монах знает больше, чем говорит. Так мне показалось.
– Что он тебе сказал? – Несду мучило любопытство.
– Ничего особенного… О тебе зачем-то спрашивал. Чудной старик. С виду ласковый, а внутри – стальная жердь. Нет, не то… – Захарья подумал. – Внутри у него будто меч без ножен.
Несда удивился. Затем стал размышлять о том, как отец мог увидеть или почувствовать этот меч внутри Феодосия, если был с ним так недолго и сказали-то они, наверное, лишь по нескольку фраз. Тут же ему припомнилась картинка: Захарья сидит на лавке и из обычной деревяшки вырезает чудо-конька со звездой во лбу и аккуратно расчесанной гривой. Или узорит прялку – выводит на ней райских птиц, неведомых зверей – китоврасов, катанье на санях, плясанье девушек. Если талант в руках, значит, и в сердце тоже. А если сердце способно в чурбаке разглядеть живого конька или пускай даже страшного зверя коркодила, оно и в человеке рассмотрит такое, чего другому никогда не увидеть и не понять.
– А кого он этим мечом?.. – вырвалось у Несды.
– Края-то острые, – подумав,
