себя все краски, отпущенные ей природой. В руках она держала стопку чистого постельного белья.
– Да, госпожа, – ответила девушка, разглядывая Сарнияра без тени смущения или робости.
Он был немного шокирован столь бесцеремонным проявлением интереса к его особе, но его мужское тщеславие было польщено. В свои двадцать лет он ещё не принимал поклонения женщин как должное.
– Позови ко мне Гюльфем, – заметив, как служанка пялится на её мужа, строго распорядилась Лейла.
– Слушаюсь, госпожа.
Красотка медленно повернулась и скрылась за занавеской.
– Не слишком расторопная девица, – усмехнулся, провожая её взглядом, Сарнияр.
– К тому же, нахальная и не в меру любопытная, – прибавила Лейла, нахмурившись. – Имеет скверную привычку подслушивать под дверью. А ещё завистливая, лживая и склонная к притворству. Словом, скопище всех мыслимых пороков. Я пригрела её из жалости. Мы подобрали эту девицу на пустынной дороге. Стража отбила её у негодяя, который, купив её на невольничьем рынке, собирался изнасиловать за ближайшим кустом, не довезя до дома. Но эта девчонка не ведает, что такое благодарность. То ли дело моя Гюльфем. Я бы предпочла обходиться только её услугами, но…
– Но нельзя так перегружать служанку, – договорил за жену Сарнияр. – Я рад, что Хаджи-хаким ошибся с диагнозом, но глубокий обморок тоже достаточно серьёзное последствие переутомления.
– О чём это ты говоришь? – недоумённо подняла тонкие брови Лейла. – Какой обморок?
– Гюльфем вчера стало плохо в моих покоях, когда она принесла мне твой подарок, – помедлив, объяснил царевич. – Я пообещал ей, что зайду к тебе утром, а её это почему-то расстроило.
– Я знаю, – спокойно отозвалась Лейла. – Бедняжка внушила себе, что не справилась с моим поручением, и от переживаний ей сделалось худо. Она слишком близко принимает всё к сердцу, я много раз пеняла ей на это.
– Ей стало так худо, что я был вынужден позвать ей врача. Он не смог привести её в чувства, и бедную девочку пришлось унести на носилках.
– Как странно! Гюльфем ничего не сказала про обморок и вернулась на своих собственных ногах.
– Ага! – издал Сарнияр, начиная понемногу прозревать. – Видимо, она решила не пугать тебя или же постеснялась признаться в своей слабости.
В эту минуту, отодвинув штору, в дверном проёме показалась Гюльфем. Увидев царевича, она побелела как полотно. Ей пришлось поклониться до самого пола, чтобы скрыть от госпожи свою бледность и дрожь в ногах.
– Моя милая Гюль! – ласково обратилась к ней Лейла. – Твоя скромность просто не имеет границ. Почему ты не призналась мне в обмороке? Не хотела меня огорчать?
– Да, госпожа, – еле слышно проронила Гюльфем, – прошу вас, позвольте мне удалиться.
– Я понимаю, тебе, наверное, всё ещё неможется, – доброжелательно вздохнула княжна. – Иди, приляг и поспи немного.
– Спасибо,
