мне тут до тебя заливали про мам больных? Я и не сосчитаю. А меж тем некоторых отпускала. И что? Да ничего, потом всей шайкой приходите, обманули дурака, как говорится… Ты мне тут давай не рассказывай, наступали на эти грабли, знаем…
Внезапно девчонка впервые за всё время с полной силой взвилась, тряхнула густой, тяжёлой чёлкой и озлобленно, совсем неподобающе её возрасту произнесла:
– Значит, вот так. Кто-то говорил – я не поверю. Правда что, зачем? Проверять как-то, ещё чего… Лучше сразу не поверить… не поверить лучше сразу…
Кажется, она сама уже путалась в собственных словах. Сил плакать не осталось, и девочка снова повисла, отвергая всякое стремление выбраться наружу. Зеваки, кто ещё был тут, понемногу стали расходиться, но я осталась. Даже если бы мне очень захотелось, убежать так бы и не вышло. Потому что будучи и так взвинченной до предела, меня поминутно прошивало разрядами тока и вновь парализовывало. Как лягушку. Я снова стояла и смотрела, в то время как в голове моей ходил смерч, и страх как хотелось перейти хоть к каким-нибудь активным действиям, но всё, абсолютно всё было тщетно, ведь я даже не смогла бы сдвинуться с мёртвой точки. По какой-то неведомой причине ни малейших сомнений у меня слова девочки не вызывали. Это был тот самый случай, когда ребёнок безошибочно отличает правду ото лжи.
А потом из мутной, давящей пучины меня вытащили схватившие с двух сторон за плечи мамины руки, которые куда-то меня повели, и ноги, вот ведь чудо, нечестное чудо, их послушались. Но мне не хотелось никаких чудес, хотелось чего-то…
И тогда я опять сорвалась в скачку! Снова – туда, снова – скорее.
А её уже схватили под руки, так как ноги совсем, до крайней точки ослабли, и потащили к машине. Невнятным хрипом, полувысохшими слезами, горячечным, помрачившимся взглядом она всё ещё пыталась взывать к справедливости. Но кому была какая разница? Только мне, мне одной было не всё равно. Лучше бы меня тогда на пару минут ослепили!
И пока моё тельце уже совсем твёрдо не сгребли в охапку, я успела на доли секунды поймать её взгляд…
То, что я увидела в этих потрясающе красивых янтарных глазах с отблесками солнечных зайчиков, которые смотрелись дико на грязном, вымазанном в уличной пыли личике, отложилось в моей памяти на всю последующую жизнь. Там не было ни капли злобы или обиды, только глухое, не по-детски сознательное смирение. «Сопротивляться поздно. Да и зачем? – читалось в этом взоре так ясно, как никогда прежде. – Ты вот чем лучше? Стояла и смотрела. А мама моя умрёт теперь. Молодец, Мёрфи Уолш, молодец…» А ещё – доброта?.. Точно так. Ведь она, такая чистая, такая всесильная, лишь тебе в моей жизни и была присуща. Почему ты продолжаешь меня любить, по-своему искренне и беззаветно, и это после того, что я сделала? Тысячи, миллиарды вопросов. Всего пара секунд до того, как меня окончательно вывели на улицу. Вместе привычных звуков в ушах стоял высокочастотный гул, а мамино обеспокоенное лицо перед глазами расплывалось и шло водными кругами. «Это меня снова тошнит? Или
