Уолш горделиво показывал язык впервые обыгранному зазнавшемуся взрослому сопернику, которому не повезло не носить нашу фамилию. Я начала участвовать в еженедельном казино выходного дня, проводившемся за кухонным столом, без малого лет с пяти и за это время успела выучить огромное количество разных игр и стратегий. Не было в этом доме ни одного человека, который заявил бы, что не любит карты. Даже маленькая Марти, немногословная и слегка заторможенная в жизни, в игре лихо ставила на место кого угодно. Конечно, другие родители смотрели на наших не особо одобрительно, наблюдая, как мы в парке вместо того, чтобы гонять мяч, раздаём очередной кон, но мама с папой всегда утверждали, что «умные» карточные игры прекрасно развивают логику и стратегическое мышление.
Также, я думаю, окружающие захлебнулись бы в пене изо рта, если бы вдруг узнали, что папа подарил мне на десятилетие. Проснувшись утром, когда родители уже работали, на письменном столе под обёрткой с надписью «Для Мёрфи Каролины Уолш. Конфиденциально», я обнаружила небольшой, но довольно увесистый походный ножик с фигурно вырезанными этническими узорами. К ручке бечёвкой была примотана записка «Ты уже взрослая, а значит, ответственная. Поэтому я могу доверить тебе эту вещь. Храни её как зеницу ока. Надеюсь, этот нож сослужит тебе хорошую службу, но лучше не играйся с ним: он острый. С днём рождения, дочка».
Когда-то этот ножик был подарен папе его отцом. А тот передал его мне. Вообще фигура другого деда всё детство оставалась для меня тайной: отец лишь скупо говорил, что тот умер, а на большее его расколоть никак не удавалось. Да и не хотелось слишком трепать папины нервы, и оттого единственной нитью, связующей меня с другой стороной моей родни являлся тот самый нож. Мудро посчитав, что такой вещью не светят, я спрятала его на дне одного из ящиков своего комода, гордо представив подарок лишь членам семьи и Сирше, которая, кстати, зашлась в восхищении и выдала своё фирменное «Везёт тебе». Она так реагировала буквально на всё хорошее, что другие ей показывали.
И наконец – поезд. Тот, что рано утром гудком будил меня от поверхностного сна, а затем вновь убаюкивал ритмичным постукиванием. Который принёс мне первое и самое настоящее ощущение свободы. На который мы с Грейди, обволакиваемые лучами заходящего солнца, могли любоваться часами, стоя на решётчатом мостике, чувствуя струны решётки даже через резиновую подошву кед, споря о том, куда же он едет, и рассуждая, не хочется ли нам уехать вместе с ним. И даже при всём стремлении к свободе, детском нонконформизме и подростковом бунтарстве, мы не могли даже представить себе, что когда-нибудь покинем родную долину.
– И не нужен мне этот Дублин! И Голуэй тоже! И Лимерик, и Корк – ничего не нужно. Я навсегда останусь тут, обещаю!! – выкрикнула я в ленивый вечерний воздух и горделиво, как отважная воительница, отбросила с лица волосы, которые прохладный, дымный ветерок выудил из косы.
– И я! Я тоже никуда не уеду! – повторил
