виды нервной, больной психической природы человека далеко не есть достояние только лишь одной интеллигенции.
Разница только в том, что мы, интеллигенты, лечим эту болезнь, явившуюся результатом сутолоки жизни, тем, что удаляемся для излечения тоже в сутолоку жизни, а у неинтеллигентного человека свои методы.
Попытайтесь спросить, откройте душу каждого интеллигента, отправляющегося для излечения своего недуга на Кавказ, в Крым, на Ривьеру, в санаторий, на дачу, на кумыс, что его вымучило и чего ему хочется.
Он вам ответит: «Устал, измучился, изо дня в день, как заведенная машина… погоня за деньгами, за положением… стремление не стать ниже своего собрата… нехватки, недостатки… отсутствие возможности хоть на минуту остаться самим с собой… дети, нестроение в семье, полная неудовлетворенность у всех и каждого… ох, как я устал…»
Спросите теперь изнервничавшегося мужичка нашей деревни, и он точь-в-точь скажет то же, что сказал интеллигент.
Та же нужда, та же нищета, та же погоня за лучшим, та же издерганность и то же патетическое: «Устал, барин, пра-слово, устал».
Но посмотрите, как разрешает этот вопрос одинаково думающая и страдающая с интеллигентом сермяжная мужицкая душа.
Если бы чуткая наблюдательная душа посмотрела летом на наши большие шоссейные дороги, то какую трогательную и вместе с тем чудную картину увидала бы она.
В то время, когда наш интеллигент отправляется на заграничные и русские курорты, на дачи, на теплые моря, наша серая, уставшая от непосильных работ и переживаний Русь протаптывает тысячеверстные, по бокам шоссейных дорог, гладкие, как отполированная сталь, тропочки.
И идет эта истовая Россия на поклонение к русским святыням, к мощам, в Троицкую Лавру, к Киево-Печерским угодникам, к Серафиму Саровскому, к Иосафу Белгородскому, в Оптину пустынь, в Шамордин монастырь.
В святую тишину благодатных обителей.
К праведным старцам.
Чтобы отдохнуть в этой святой тишине, чтобы свое горе, печаль оставить у святых печальников православного верующего люда.
Время бурлачества миновало.
Но когда я вижу эти серые пыльные лица, облитые потом впавшие щеки; когда перед моими глазами движется эта темная лапотная Русь с узлами и котомками за плечами, в которых, думается, не столько добра, нужного для пешехода, сколько горя народного, тоски беспредельной, муки мученической, нужды, нищеты, бабьей доли сиротской, болезней неизлечимых да надрывающегося терпения, – мне вспоминаются слова нашего поэта-народника H.A. Некрасова:
Волга, Волга, весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великой скорбью народной
Переполнена наша земля…
Стоит только побывать в конечных пунктах этих мужицких летних этапов, у кельи того или другого старца, у мощей того или другого угодника; стоит лишь только прислушаться к глубоким стонам
