наверное, от напряжения мысли, что-то щелкнуло в голове. Не успел напугаться – ручка чего-то стала выписывать. Смотрю – мама родная:
Разгулялась стихия.
Напишу-ка стихи я,
Как хлобыщет ветрюга
И с востока и с юга.
Стихи! Вот это да! Ничего такого за мной отродясь не наблюдалось. Интересно, а как дальше пойдет? Перехватил ручку поудобней, жду. Этого, как его, вдохновения. И опять в голове – щелк-щелк:
Вот утихнет ветрюга,
Что с востока и юга,
И закончу стихи я,
Как гуляла стихия.
Ого! Это же я, похоже, на целую поэму размахнулся. А за стихи, говорят, хорошо платят – за каждую строчку. Или за строфку? И называется у поэтов получка не по-нашески: гонорарий. Ну, Наташа, знала бы, с кем живешь. А то чуть что – тресь по затылку! Так ведь и талант вышибить можно. Ну, что там у нас еще? Ага, поехали:
Но конца нет стихии,
И пишу все стихи я,
Как с востока и юга
Дует сильный ветрюга.
Нет, здесь что-то не так. Заклинило, что-ли? Уже третий куплет, и по-разному вроде пишу, а все – об одном и том же. Этак я приду в редакцию с поэмой, а из нее только один куплет и выберут, что получше.
И что же я за него получу? А я вон одному Харитонову стольник должен… Нет, Харитонову полтинник. А кому же стольник?
Однако я в цейтноте. А время идет. Вон и на улице все стихло. Нет, без поэмы мне никак нельзя. Надо спешить. Поднатужился и выдал:
Прекратился ветрюга,
Что с востока и юга.
Отшумевшей стихии
Посвящаю стихи я.
Тьфу ты, опять двадцать пять! Во, вспомнил: четвертной я все же Харитонову должен, то есть – двести пятьдесят. Блин, много! А Наташка тут как тут:
– Я тебя куда посылала?
– Но-но! – говорю. – Потише. Не видишь – человек стихи пишет. Сгинь, ты меня не вдохновляешь!
А Наташа – что за моду взяла, – тресь мне по затылку, в голове звякнуло, и все рифмы куда-то пропали.
Ну и как это называется, граждане? До каких пор у нас будут гибнуть поэты в расцвете, так сказать, творческих сил?
Делать нечего, пошел, куда меня посылали – за хлебом, на последние, между прочим, деньги. Вот она – проза жизни…
Неправильный борщ
Спидометр показывал 80. Знак настаивал на 60. Сидоркин законопослушно скинул скорость. Но внезапно возникший на обочине гибэдэдэшник все равно сделал властную отмашку полосатым жестом. Сидоркин чертыхнулся и притормозил.
– Сержант Диденко! – козырнул гибэдэдэшник. – Нарушаем.
– Да что я там нарушил, – занял оборонительную позицию Сидоркин. – Еду себе, никого не трогаю…
– Да? А скорость почему превышаем?
Сержант Диденко явно был не в духе, и собирался то ли оштрафовать Сидоркина, то ли дать ему по башке
