сексуальных излишеств во времена контроля за семейной жизнью со стороны церкви, власти и общества, оазисы лени в гуще борьбы за существование, исполненной тяжелого труда. Авторы, по большей части анонимные, в обязательном порядке выражают свое презрение по отношению к этой жизни за пределами человеческого и божественного порядка, которая, подобно магниту, притягивает к себе всех лентяев, развратников, людей без цели, злодеев и грубиянов. Кочевой образ жизни, который, как мы все вновь и вновь читаем, перенимают или которому учатся от цыган, с этой точки зрения служит тому, чтобы совершать набеги за добычей из дальнего укрытия. Морализаторскому пафосу, который выражается прямо и незамысловато и должен служить воспитанию и дисциплинированию читателя, противостоит эстетически эффектное живописание чудовищ в человеческом облике. Даже если язык презрения внешне преследует ту цель, чтобы лишить эти «мерзости» их сомнительной славы, чтобы они изгладились из памяти человечества[517], то достигает он, однако, противоположного эффекта. Занимательная литература ужасов успешно продвигается на растущем литературном рынке. Она не только расписывает нарушения границ, дерзко доходя до табуированных зон, но и придает эмоциям, воспринимаемым как низменные – таким, как страх, отвращение, зависть и восхищение, – сияние коллективного выражения. От этой точки остается пока еще широкий шаг – к идее возвышенного преступления в том виде, как изложит ее Фридрих Шиллер в своей теории драмы и в «Преступнике из-за потерянной чести» в самом конце столетия[518].
Изобретение цыгана-преступника началось с причисления неприкаянных чужаков к маргинализированным, лживым и безбожным, с точки зрения властей, «жуликам и попрошайкам». Хотя доля участия цыган в преступных группировках и в тяжких преступлениях в XVIII в. незначительна[519] и в судебных документах можно найти сведения в основном о случаях кражи продуктов питания, самовольной рубке леса, мелких кражах, гадании и о самовольном нарушении границ частных территорий, разбойничья литература рисует иную, поистине мрачную картину. Грабежи, взломы, надругательства, убийства и кражи детей[520], согласно документации по процессу над легендарными цыганскими бандами «Большого Таланта» Антуана ла Граве, и «главаря разбойников Ханникеля», относятся к тем действиям, которые приписываются персонажам-цыганам в бесчисленных романах и рассказах XIX и XX вв. Из бесправных карманников и конских барышников, какими они предстают, например, у Сервантеса, вырастают сознательные правонарушители по натуре своей[521].
В очередной раз цыгане становятся разменной монетой европейского рывка модернизации, на этот раз – правовой и судебной системы, поскольку они на основании своей правовой предыстории, преследований и изгнаний посредством государственных эдиктов не обладали никаким положительным правовым статусом. Законность просвещенного абсолютизма, на которой должен был зиждиться социальный мир и сохранение
Cm.: «Das Leben der infamen Menschen», в: [Foucault 2003a: 322].
См. тж.: [Dainat 2010] и [Willems М. 2002].
Cp.: [Fricke 1996b: 131].
См.: [Solms 2005].
См.: [Fritz 2010].
