отстаивать их ежедневно. «Мне смешно вспоминать, – писал Л. Н. Толстой своей родственнице, – как я думал, как и вы, кажется, думаете, что можно себе устроить счастливый и честный мирок, в котором спокойно, без ошибок и путаницы жить себе потихоньку и делать не торопясь, аккуратно все только хорошее. Смешно! Нельзя… Все равно как нельзя, не двигаясь, не делая моциона, быть здоровым. Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость». Ф. М. Достоевский писал, что «все дело-то человеческое в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик!».
Известной аналогией может послужить каждый наш физический шаг, который с точки зрения биомеханики может быть определен как остановленное – вернее, преодоленное падение: начиная ход и переступая с одной ноги в шаг, мы бросаем тело вперед, чтобы подхватить его, подставив другую ногу. Стоящий не движется в данном физическом пространстве, но лишь во времени – оно, обтекая, уходит, проходит мимо него, а он – тем самым – удаляется, отстает от него (как провожающий или опоздавший на платформе от уходящего поезда). Идущий всегда рискует – споткнуться, свернуть не туда, упасть, но только так он может двигаться вперед. Каждый шаг на пути к человеческому в человеке есть тоже преодоление и риск, но не в физическом, а в ином – жизненно-смысловом, духовно-нравственном пространстве (вне зависимости от понимания его максимы – как вообще человечности или Царства Божия на земле)[94]. Лишь так заложенные начертанья, намеки, обещанья способны обрести действительные формы жизни, зримые черты. Да не увидит равнодушное к нам время, как мы годами топчемся и медлим на платформе опасений, все не решаясь устремиться вслед своим надеждам, упованиям и встречам.
И это движение в нравственно-смысловом пространстве, его доказательство, отстаивание, выбор отнюдь не вытекают из наших естественных влечений, потребностей, инстинктов. Как справедливо констатировал М. К. Мамардашвили, – «жизненный путь требует наших усилий противостояния естественности – естественности обиды на обидчика, естественности ответа ударом на удар, естественности нежелания чувствовать боль, естественности чувства самосохранения в конечном итоге». Это многотрудное движение по пути к человеку, это созидание в себе человека, способность и возможность такого самостроительства подразумевают наличие некоего психологического орудия, «органа», постоянно и ежечасно координирующего и направляющего этот невиданный, не имеющий аналогов в живой природе процесс. Этим «органом» и является личность человека.
Таким образом, личность как специфическая, не сводимая к другим измерениям (темпераменту, индивидным свойствам и т. п.) психологическая конструкция не является полностью самодостаточной, в себе самой несущей конечный смысл своего существования. Смысл этот обретается в зависимости от складывающихся отношений,
Специально подчеркнем, что мы отнюдь не рядополагаем эти максимы – за каждой существенно разное понимание человека и его места в мире и мироздании. Эта разность требует, однако, качественно иного уровня рассмотрения – собственно философского и богословского, для нас же, как для психологов, важны сейчас внутренние механизмы, вектора, сама устремленность человека к преодолению инерции и движению в пространстве смысловых возможностей. Примером деликатного и корректного различения «научно-психологического» и «духовно-религиозного» может служить следующий подход Ф. Е. Василюка к исследованию переживания и молитвы: «В пределах этого исследования мы будем смотреть на молитву „снизу“, то есть намеренно отвлекаться от мистической, аскетической и догматической стороны вопроса, ограничиваясь лишь научно-психологическим подходом. Это ограничение, однако, не означает психологической редукции, попытки свести действие молитвы к одним лишь естественным психологическим закономерностям. Тем не менее необходимо попытаться исчерпать, насколько возможно, чисто психологические влияния молитвы на состояние человека. Эта задача и соответствует требованию научной добросовестности, и не оскорбляет религиозного чувства» (
