лавке, поморщилась и поджала ноги. Яробор ласково поправил сбившийся платок и положил ладонь на её голову. Девчурка, одетая в домашнее серенькое платье длиной до коленок, мерно и спокойно задышала.
Четыре сотни лет они вместе. Четыре сотни лет назад выгнали Лугошу на болото её же родичи. Хотели принести в жертву. Лесному божеству принести.
Когда буря миров сдула колдовство с этого мира, всяк дух попрятался, а кто не смог, тот сдох. Яробор же потихоньку лишался рассудка, капля за каплей становясь тем зверем, которым был в самом начале своего бытия. Деревня людская, что стала прибежищем прятавшихся от гонений князя Владимира, поклонялась ему. Яробор не сильно радел о деревенских, а как разум совсем на грань угасания встал, стал охотиться на них, аки медведь-шатун.
Хозяин заимки тоскливо вздохнул. Давно это было. Давно.
Жертву ему и раньше приносили. Не впервой это случилось. Бродит, бывало, по ночному лесу девица, слёзы роняет, о пощаде молит, а лесное чудище рыскает рядом, рычит неистово, гонит несчастную в саму чащобу, где потом вырвут у неё сердце да оросят обильно кровью полусгнивший столб со своим ликом.
А тут диво дивное, стоит предо ним дева бесстрашная с серыми, как вода, глазами да в ярком венке из белых цветов и молвит: «Не тро́не них». И молила она о пощаде не для себя, но для своих убивцев, что её долг таков умереть, но сберечь остальных. В тот миг Яробору показалось, что он узрел ту грань человечности, которой была противна алчность и злоба, лесть и зависть. Чистейшая душа.
Четыре сотни лет она одна лишь помогала не угаснуть огню разума лесного бога в пучине дикости и беспричинной ярости.
Яробор улыбнулся и погладил спящую девицу, утопшую в болотине. Он вспомнил, как вырвал хребет той болотной твари, что затащила Лугошу в трясину, а потом рыдал над бездыханным телом. И словно кто сжалился над ним, обратив ту в духа ручья. А может, Лугоша сама не смогла уйти за кромку. Деревенские потом подохли все, как один, от морова поветрия, но тут ничьей вины нет. Сами они.
– Андрюшка, – тихо позвал Яробор дьяка, узрев, что тот быстро щёлкнул клавицами, прежде чем повернулся. – Что пишут люди обо мне?
Паренёк тоскливо глянул на экран.
– Ничего толкового. Ты же не в городе, а в глухомани.
– Ой, брешешь, – протянул Яробор, – молви как есть. Я же чую ложь, и нечего от меня скрывать правду.
– Да так, – нехотя ответил парень, – Есть несколько комментариев. Говорят, есть болотный даун, который, сидя в кустах, от натуги пугает всех своим кряхтением. А ещё говорят, ты ети.
– Кто ети? – нахмурившись, спросил Яробор, – Опять эти неведомые тролли пишут брехню.
Ему представились те духи камня, что у поморов на голых островах живут в морозном море.
«Дурные они, – думал Яробор, – и на язык длинные. Поймать бы одного, да подвесить за этот язык над медленным огнём, чтоб пятки поджарить».
Яробор второго дня с одним долго бранился, так их ещё
