бы нет? – уже серьёзно, без улыбки ответил тот. – В этом необходимости я теперь не вижу. Вот только обход закончу – и немедленно распоряжусь.
«Так, официальная часть, видимо, прошла успешно, – про себя отметил Венька. – Начинаем разговаривать как нормальный человек. Уже неплохо. Придурок…»
– И да, ещё… – тепло улыбнулся ему доктор, – минут через десять вам принесут бельё. Оденетесь, будете как все, – он указал рукой на продолжавших резаться в домино больных, – на человека хоть станете похожи. А через часик жду вас в кабинете. Надо бы нам с вами ещё кое о чём поговорить. Не возражаете, надеюсь?
Нет, он не возражал. Он никогда не возражал. Сначала…
Сказать по правде, Веничка храбрился, такого крутого поворота он не ожидал. На самом деле никакого желания решать сейчас хоть что-то, да ещё в дурдоме, у него, конечно, не было. На новые подвиги, после вчерашнего, он был пока что не способен. Теплилась ещё довольно смутная надежда на предстоящую беседу с главврачом. «Зачем-то он меня всё же пригласил, – рассуждал про себя Веня, – ведь не чайку попить, на брудершафт? Понятно, будет мозги полоскать, но почему именно сегодня? Мог бы и на завтра отложить, да и вообще, за пару месяцев в таком чудесном месте крышу снесёшь кому угодно. С чего бы это он, – недоумевал Веня, – к чему такая спешка?»
Вскоре ему принесли мягкую, в жёлтую полосочку пижаму размера на два шире его совсем не узких плеч, и здоровенные ободранные тапки-шлёпанцы – из тех, что можно взять в бане напрокат, за неимением своих. А следом дылда-санитар, молодой ещё довольно парень с рыжими, короткой щеткой жёсткими усами и взглядом идиота, снял капельницу, и Венька, поднявшись наконец, смог облачиться в больничную одежду. Дабы не мести штанами помещение, потуже затянул и подкрутил резинку, закатал манжетой рукава и сразу же отправился в разведку – исследовать больничные покои, где оказался волею судеб.
Чувствовал он себя, если учесть вчерашнее, в общем-то неплохо. Конечно, подрагивали ещё руки, под левым локтем, вокруг следа от капельницы, назревал синяк изрядного размера, и отчего-то жутко болело горло. «Ну ничего, – успокаивал себя Веня, – бывало и похуже». И хотя действительно, бывало, наверное, и похуже, но никогда ещё, ни разу в жизни не чувствовал он себя таким потерянным, опустошённым и униженным, причём, как бы ни трудно и горько это было сознавать, униженным самим собой, придурком. Самим собой!
Он осторожно, словно проверяя слабые ещё после вчерашнего, подрагивающие тревожно ноги, вышел в больничный коридор, стараясь не шуметь прикрыл калитку в дивный сад и огляделся. Коридор оказался совсем не длинным, из чего ясно следовало, что странное то место, где он оказался волею судеб, больных душой вместит немного. Невдалеке, направо, Венька увидел зашитую матовым стеклом почти до половины дверь, такую же в точности он только что закрыл. За ней ещё одну, и поодаль, по коридору слева, нашлась большая комната, дверь была открыта. Скудной довольно обстановкой она слегка напоминала холл затрапезной маленькой
