к Костяну.
– Слушай, братан, такое дело: у тебя сигаретки не найдётся?
– Ну пошли, вместе подымим, – отозвался Костик, поднимаясь. – Только, извини, – он вытащил из тумбочки пачку «Примы», – у меня без фильтра. У нас тут и такие за счастье вроде, – ухмыльнулся грустно он, – с куревом беда совсем.
А Веньке было всё равно. С фильтром, без фильтра… Лишь бы затянуться. Организм требовал того, к чему привык.
– Да ладно, – сразу повеселев, ответил он. – Тоже табачок… В армии «Гуцульские» курили, за семь копеек, и ничего, нормально. «Прима» – значит, «Прима». Пошли…
Уже со второй затяжки Веню повело. Глухим протяжным колоколом ухнуло что-то в голове, плотной белой ватой заложило уши, он слегка качнулся и прихватил Костяна за плечо.
– Эй, эй, братан, ну ты чего? Чего так побледнел? – услышал он голос откуда-то издалека. – Давай-ка ты присядь… вот хоть сюда, – Костян усадил его на низкий широкий подоконник, посмотрел внимательно в глаза. – Чего-то ты с лица сошёл, братишка, – немного косо усмехнулся он. – Курить-то тебе, пожалуй, рановато. Ты лучше подыши, – и с этими словами Костян распахнул настежь маленькую форточку, – глядишь, и полегчает.
Снаружи хлынула морозная прохлада, Венька сглотнул судорожно, набрал немного воздуха, потом ещё, ещё, вздохнул поглубже и ясными уже глазами посмотрел на Костю:
– Крепковата, братишка, твоя «Прима»… Отвык, похоже…
– Ладно, пошли отсюда, – тот затушил окурок, – успеешь накуриться. Пошли, пошли. Приляг-ка ты лучше, брат, полежи немножко.
Глава шестая
За окнами темнело, в ожидании вечерней скудной трапезы психи раскинули картишки у Костиной постели, дом скорби неспешно шевелился размеренной вечерней жизнью. Подушку, дабы не слепила лампа, Венька положил повыше, прикрыл глаза. Чего можно ожидать от предстоящего визита к заведующему отделением, понять было несложно, кое-какие мысли на этот счёт у Венички уже имелись. Вести беседы о своей нелёгкой жизни с этим, его примерно возраста, умным доктором ему ужасно не хотелось, однако он прекрасно понимал: раз надо – значит надо. Это всё же давало хоть какую-то возможность выяснить, что у того в самом деле на уме. «Сейчас начнёт нудить, мол, что да как, да как дошёл до такой жизни, нравоучения читать, морали, – казалось Веньке. – Жизни учить… И нахрен ты мне сдался со своими заунывными беседами?» Час, однако, минул как-то незаметно, пора было идти на экзекуцию. Венька поднялся, и подтянув штаны повыше, направился к кабинету главврача.
– Ну заходите, Вениамин, заходите, – Сергей Станиславович был вполне серьёзен, и тени улыбки не было на его лице, – он указал на стул у массивного, в тон старой меди дубового стола: – Присаживайтесь.
В кабинете было тихо, Сергей Станиславович, перебирая какие-то бумаги на столе, мельком взглянул на Веньку:
– Одну минуту…
