Густая красная жидкость перелилась через край глиняной чашки и растеклась по полу.
– Paire, – упрашивала Алаис, – скажи, что случилось? Зачем тебе ехать на реку? Разве это твое дело? Пусть Франсуа едет, я скажу ему куда.
– Ты не понимаешь.
– Так объясни, чтобы я поняла. Можешь мне довериться.
– Я должен сам увидеть тело. Убедиться…
– В чем убедиться? – с готовностью подхватила Алаис.
– Нет, нет, – повторил Пеллетье, качая седой головой. – Тебе нельзя… – Его голос сорвался.
– Но…
Кастелян вскинул руку, разом овладев собой:
– Хватит, Алаис. Тебе придется проводить меня. Я предпочел бы избавить тебя от этого, но не могу. У меня нет выбора. – Он сунул ей в руку чашку. – Выпей, вино подкрепит тебя, придаст тебе храбрости.
– Я не боюсь, – возразила Алаис, обиженная, что отец принял ее уговоры за проявление трусости. – Я не боюсь смотреть на мертвых. Тогда я просто от неожиданности так сорвалась. – Она замялась. – Однако, умоляю тебя, мессире, сказать мне, что…
– Хватит! – рявкнул на нее Пеллетье.
Алаис отшатнулась, как от удара.
– Прости, – тут же спохватился он, – я нынче не в себе. – Он протянул руку и погладил дочь по щеке. – Какой отец мог бы пожелать более любящей, преданной дочери?
– Тогда почему ты мне не доверяешь?
Он помедлил, и на минуту Алаис поверила, что убедила отца. Но его лицо снова замкнулось.
– Ты только покажешь мне место, – проговорил он бесцветным голосом. – Прочее оставь мне.
Они выехали из Западных ворот шато Комталь под звон колоколов собора Сен-Назер, отбивавших третий час. Отец ехал впереди, Алаис и Франсуа – следом за ним. Она поникла в седле, несчастная от чувства вины за выходку, так растревожившую отца, и от досады на непонятность происходящего. Всадники выбрали для спуска узкую сухую дорожку, зигзагом уходившую под городскую стену. Добравшись до пологого берега, пустили лошадей легким галопом.
У реки свернули вверх по течению. Когда выехали на болота, солнце начало немилосердно жечь спины. Над окнами трясины и над протоками вились мошкара и черные болотные мухи. Кони топали копытами, со свистом взмахивали хвостами, пытаясь согнать с тонкой летней шкуры кусачую нечисть.
Алаис видны были прачки, полоскавшие белье на дальнем берегу реки Од. Женщины стояли на отмели, ударяя простынями о серый камень, выступающий из воды. С деревянного мостика, связывавшего северные пригороды Каркассоны с деревнями на том берегу, доносился монотонный рокот колес, кто-то переходил реку вброд по разливу – непрерывно тянулся ручеек крестьян и торговцев. Одни несли на плечах детишек, другие гнали коз и мулов. Все эти люди направлялись на рыночную площадь.
Всадники ехали молча. Когда с солнцепека они вошли в тень болотного ивняка, Алаис понемногу углубилась в свои мысли.
Привычное покачивание лошадиной спины, пение птиц и бесконечный звон цикад в тростниках успокоили ее, так что девушка
