вот купчая крепость 1581 года, вот запись… запись… чрезвычайно трудно разбирать: здесь никто не мог бы разобрать этих хартий, кроме меня… Это, должно быть, кабала на какого-то холопа… Кроме всего, эти акты ведь замечательные исторические памятники… Надобно заняться их подробным разбором… Посмотрите, все 16 и 17 столетия. И какие должности занимали его предки: думный дьяк Осташков, стрелецкий голова Осташков… Ведь это государственные люди!..
– А теперь вы где служите? – спросил Неводов, обращаясь к Никеше.
– Никак нет-с; проживаю дома, в своей усадьбе…
– А-а… чем же вы занимаетесь?
– Теперича, по зиме, около дома хожу…
– Как? Только и дела, что около дома ходите? – спросил Неводов с своей насмешливой улыбкой.
– Точно так-с.
– Это славное занятие… Зачем же это вы все около дома ходите?…
– Как зачем-с?… Убираться надо…
– Как убираться надо? – спросил Неводов с громким смехом. Паленов тоже улыбался.
– Куда убираться?
– Около дома убираться! – отвечал смущенный Никеша, то улыбаясь, то вопросительно-робко посматривая на хозяина.
– Что же вы убираете около дома?
– Как что-с? Тоже лошадь есть, коровки…
– Так вы их убираете?
– Точно так-с.
– Куда же вы их убираете?
Никеша не знал, что отвечать, и тупо, боязливо смотрел на нарядного гостя. Паленов тихо, сдержанно смеялся.
– Что же вы мне не хотите сказать: зачем вы это все ходите около дома и куда убираете лошадь и корову?…
– Я уж, право, не знаю-с что и сказать-с… Ведь я грамоте не был обучен от родителей, темный человек! – отвечал Никеша сквозь слезы.
И хозяин и гость захохотали к ужасу Никеши.
– Но ваш потомок знаменитых государственных людей, мне кажется, очень глуп! – сказал Неводов по-французски.
– Необразован, дик, воспитан по-мужицки! – возразил Паленов. – Но такое падение, измельчание родов дворянских, согласитесь, может быть только в России, при нашей пагубной системе раздробления имений. Посмотрите на английскую аристократию, с ее правом первородства… Другая причина этого падения состоит, кажется, в том, что у нас нет этой сосредоточенности и исключительности сословной, при которой каждый член известного сословия смотрит на другого, как на своего собрата, и подает ему руку помощи, когда он падает, поддерживает его и спасает и при которой это сословие также разборчиво принимает в себя все пришлое, чужое. Мы очень равнодушно смотрим, когда гибнет член нашего сословия, и с радостию принимаем в свое общество всякого дослужившегося до дворянства поповича. Я давно говорю, что в нас нет сословной благородной гордости, – есть только сословные предрассудки, ничего цельного, общего, определенного. Я не проповедую исключительности, я близок к народу, я по крайней мере о своих крестьянах могу сказать,
