style="font-size:15px;"> – Я не употребляю! – ответил Никеша.
– Ну, что за «не употребляю»! Пей, братец, коли подчуют… – настаивал Тарханов. – А то ведь силой в рот вылью…
– Нет, погоди, Тарханов, сначала надо его осеребрить: я уж очень им доволен, с год этак не смеялся, как сегодня! – говорил Комков, вынимая кошелек.
– Да, надо, надо! – подтвердил Рыбинский.
Комков дал Осташкову рубль серебром, Рыбинский синенькую, которые еще тогда были в ходу, Топорков долго рылся в кошельке и сунул в руку Осташкова гривенник, стараясь, чтобы другие не заметили, а Тарханов сказал: «Считай за мной… со мной денег нет!..»
– Да покажи-на, брат, покажи! – прибавил он. – Сколько тебе дал Топорков.
Он раскрыл руку Никеши и вынул из нее гривенник.
– Господа, срам какой. Топорков срамит дворянство: богатый дворянин дает бедному гривенник. Фи!
– Ну а вы много ли дали! – сказал с досадою Топорков.
– Да со мной денег нет… а уж я, верно, не дал бы дворянину гривенника. Положи за меня синенькую: я тебе буду должен!..
– Да, получишь с тебя! – пробормотал Топорков сквозь зубы.
– Не бери у него, Осташков, гривенника, не срами дворянской чести, отдай ему назад. Господа, ведь меньше целкового нельзя взять с Топоркова?
– Разумеется! – подтвердил Рыбинский.
– Ну-ка, брат, изволь: раскошеливайся, вынимай целковый… Полно, скряга! Жалеет целкового для бедного человека.
– Что же? Я и целковый дам, а вы ничего не дадите.
– Да нечего, нечего на других-то указывать… Подавай-ка! Вот так! Принимай, Осташков! Браво, наказал же Топоркова на рубль серебром. Теперь за твое здоровье выпью, Топорков!
Никеша при виде денег в своих руках был совершенно успокоен и утешен за все предшествовавшее истязание и забыл о нем. Кладя деньги в карман, он вспомнил слова Прасковьи Федоровны: «Коли хотят господа над тобой пошутить – пусть их шутят, не обижайся: после ими оставлен не будешь». И Никеша, когда стали требовать, чтобы он выпил перед обедом, согласился и выпил. Не смел или не хотел отказываться от вина и во время обеда, охмелел порядком и с большим удовольствием согласился ехать в гости к Рыбинскому. Хотя день был будничный и дома ждала работа, но он не хотел думать об этом отчасти оттого, что ущерб в работе надеялся вознаградить господскими милостями, а еще больше потому, что чувствовал себя веселым и довольным.
VII
Дом в усадьбе Рыбинского был старинный барский дом; большая с хорами зала, просторная, глубокая и довольно темная гостиная с дверью на террасу, выходящую в сад, столовая с большим длинным столом, с тяжелыми дубовыми буфетами, несколько внутренних семейных комнат с изразцовыми лежанками – все это напоминало отжившую старину. Новый хозяин, как видно, не заботился ни сохранять, ни изменять прежний вид дома; ни снаружи, ни внутри он не подвергался никаким существенным переделкам; впрочем, при первом вступлении
