по шоу. Но с Марой, тоненькой большеглазой юной балериной, приехавшей завоевывать Буэнос-Айрес из провинции Кордоба и смешно говорившей на кордобезском диалекте, растягивая гласные, все было совсем по-другому. Она была не намного старше его первой дочери, но в ней не было ничего детского. С ранних лет привыкшая к самостоятельности, приехавшая одна в громадный город, Мара была красива, амбициозна и уверена в выбранном пути. Танцевать она не умела, но ее желание научиться во что бы то ни стало и чего бы это ни стоило привело ее к Карлиньо.
Подружка ей подсказала:
– Попробуй поговорить с негром Карли. Он, знаешь, скольких вырастил? Может, у него для тебя есть партнер, какой-нибудь мальчик, для пары у него в шоу.
«Негром» называли ласково всех со смуглой кожей, и в этом не было ни капли расизма, наоборот – уважение и любовь.
Никакой мальчик Мару не интересовал. Посмотрев на Карлиньо, она поняла, что танцевать будет с ним и только с ним. В танце Карлиньо, будучи мастером и профессионалом, умело скрывал неопытность юной партнерши, одновременно передавая ей свои знания и вселяя уверенность в себе. Оказавшись раз в его объятиях, Мара уже представить не могла, что после шоу он разомкнет руки и она опять будет чувствовать себя маленькой девочкой в большом городе. Ведь с ним все было по-другому. Она выбрасывала стройные ноги в эффектном болео, и толпа на Флориде аплодировала, а когда заканчивалось танго, Карлиньо галантным жестом показывал, что все аплодисменты заслужила его партнерша, и, отойдя немного, сам тактично хлопал своей партнерше. Мара раскланивалась и хотела, чтобы это счастье никогда не кончалось. После шоу они шли на милонгу, где опять танцевали вместе. Карлиньо нравилось обнимать ее, вдыхать молодой девичий запах, а Маре нравилось, что каждый раз фигуры и шаги у нее получались все лучше, более отточенными, – она ловила баланс, с которым у нее были проблемы раньше, становилась увереннее и ярче раскрывалась в танце.
Когда милонга заканчивалась, они брали такси и ехали в маленькую квартирку на окраине, которую сняли для Мары ее родители, пошедшие на поводу у дочки, решившей стать балериной в Буэнос-Айресе. К нежности Карлиньо примешивалось ее чувство благодарности и растущей уверенности – в себе, в своих способностях, в его обожании; она засыпала в его руках крепким молодым сном, не чувствуя, как осторожно он высвобождался из ее объятий, одевался и уходил к себе домой, тихонько, стараясь не шуметь, закрывая на ключ дверь ее студии.
Милена, как обычно, ничего не замечала и не предъявляла никаких претензий. Ей было достаточно, что давным-давно установленные семейные обязательства выполняются, что собака выгуляна, и девочки, уже ставшие взрослыми барышнями, но живущие все еще с родителями, в порядке. Она была больше озабочена графиками своих гастролей и любовников, их совпадением или конфликтами в них, и старалась все выстроить так, чтобы избежать неприятностей и не нарушить семейный быт.
Вскоре
