по прежней учебе в Академии, тогда ей нравились его лекции. Всё вроде складывалось удачно, но… Согласится ли он ее вести? Найдут ли они общий язык?.. А вдруг он откажется руководить ею, узнав, что она потеряла столько времени… и где! Что ответить, если он спросит, почему она бросила аспирантуру и чем занималась после Академии? Гладко соврать, не покраснев, она не сумеет, а если скажет правду… то он, конечно, сочтет ее ненормальной! Но, может быть, обойдется без рассказов о ее прошлом? В конце концов, главное не ее прошлое, а то, что она делает сейчас! Главное, чтобы Факаидису понравились ее статьи и наброски, чтобы он понял, что она способна к серьезной научной работе. Но точно ли она к ней способна?..
Афинаида допила кофе и подумала: «Ну, что ж, если мне удастся обрести хорошего научного руководителя, значит, я правильно сделала, что пошла в науку, а если нет…» Что, если нет? Значит, это не ее стезя?.. Нет, не может быть! Господи, хоть бы удалось! Ведь иначе… иначе вообще непонятно, что делать дальше в жизни и в чем смысл всего, что с ней произошло!
В пятом часу вечера в буфете Афинской Академии, больше походившем размерами, отделкой и сервисом на ресторан, за столиком у дальнего окна сидели двое мужчин. Молоденькая официантка, подойдя к ним, переместила с подноса на столик два стоявших один на другом чайника, нижний с кипятком, а верхний с заваркой, два маленьких прозрачных стаканчика, по форме напоминавшие тюльпан, и сахарницу с кусочками рафинада. Профессор Василий Кустас питал слабость к чаю по-турецки, а ректор Академии, с которым они дружили еще со студенческих времен, тоже никогда не отказывался от этого напитка, давно прижившегося в византийской кухне. Пожелав ученым мужам приятного чаепития, официантка удалилась.
Василий внимательно посмотрел на Феодора. Что-то в выражении лица друга не нравилось ему. Пожалуй, отсутствие того воодушевления, с которым Киннам всегда начинал очередной учебный год. Точнее, воодушевление было, и большинство сторонних наблюдателей, скорее всего, не заметили бы ничего особенного в поведении ректора, но Кустас, знавший его близко больше двадцати лет, видел, что Феодор угнетен и с трудом сохраняет жизнерадостный вид, к которому привыкли его коллеги и студенты.
– Ну вот, наконец-то можно с тобой спокойно поговорить! – сказал Кустас. – Я еще вчера хотел забежать, но вся эта суета выбила из колеи. А тебя, должно быть, как всегда, завалили цветами?
– О, да! Мы с Еленой полчаса грузили их в машину.
Буфет был почти пуст, и они могли беседовать, не особенно понижая голос.
– Наверное, даже ни одна женщина у нас не получает в праздничные дни столько цветов!
– Одна получает.
– Марго?
– Конечно! Вчера опять предлагала посчитать букеты, у кого больше. В такие дни хочется набраться наглости и попросить
