style="font-size:15px;"> – Правда? Тогда, должно быть, тебе бывает больно.
– Почему?
– Ну, вспоминаешь это периодически. Осадок-то остался. Вот и болит у тебя в воспоминаниях.
– А у тебя есть такая боль?
– Не, в меня же не стреляли!
– Я про боль в воспоминаниях.
– Хм… А тебе зачем? Слушай, и чего ты приходишь сюда каждый раз? Что ты хочешь от меня?
– Да не знаю… – искренне ответил Гумбольт. – Ничего конкретного нет.
– Значит, помочь хочешь. Ммм… Рыцарь благородный.
– Не язви. Как будто ты меня не ждешь каждый раз.
– Да-да, а потом расстраиваюсь, что ты не пришёл. Не надо делать из меня шаблонного персонажа очередной истории про несчастное детство.
– Да я не делаю…
– Молчи, – после недолгой паузы она добавила: – Но всё же спасибо.
Гумбольт молча кивнул головой.
– Так зачем тебе знать про мою боль?
– Наверное, чтобы понять тебя.
Она закрыла рот рукой, напряженно думая. Гумбольт смотрел на проплывающие по каналу корабли с туристами.
– Вот, вспомнила. Был у нас один мальчик, дурной. Умственно отсталый, что-то такое. Над ним все смеялись, били его, издевались. Я не делала этого, ничего не делала, не причиняла ему зла. Но мне так стыдно. Я не могла его защитить от всех. Но всё равно стыдно. Он умер прошлой весной. Теперь я точно ничего не могу сделать для него. И так всегда.
– Что всегда?
– Они уходят, и мы ничего не можем сделать. Остается только то, что мы сделали с ними при жизни.
Для своих тринадцати лет она встречалась со смертью слишком часто.
– Люди даже не представляют, скольких похоронили своими язвительными словами и унижением других. Жизни скольких они сломали, нещадно преследуя их, чтобы вдоволь поиздеваться.
– Но это всё в прошлом. Ему же сейчас хорошо, да?
Гумбольт ответил не сразу:
– Я не знаю. Быть может, последнее, что он видел, и было для него последним.
– А зачем тогда всё?
– Что?
Она развела руками в стороны:
– Это.
– Я…
– Не знаешь. Никто не знает. От того и легче живется. Я не против такого, – она снова улыбнулась. – Легче думать, что всё будет хорошо. И всё будет хорошо.
Она смотрела на него своими голубыми глазами и хлопала большими ресницами. Гумбольт слабо улыбнулся:
– Наверное.
– Ну, и ладушки, – она встала и пошла и по мостовой. – Чао!
– Постой, а как тебя зовут на самом деле?
– Тебе всё равно, – махнула она рукой.
«Хорошая девочка Дейзи», – подумал Гумбольт.
Дождь перестал лить. В моем сердце били барабаны. А голова качалась в такт шагам. Жизнь набирала обороты. Огромный и грязный дирижабль пролетел над нашими головами, и мы с радостью показали ему фак, громко и злорадно
