Союзе евреи как нация подвергались физической и культурной ассимиляции. Под видом борьбы с троцкистско-зиновьевской оппозицией, с космополитизмом, с врачами-отравителями и еврейским антифашистским комитетом уничтожался цвет еврейского народа. А закрытие школ, театров, синагог на фоне этого уже никого не волновало. Рады были, что вообще живы остались. Кто тогда мог вообще думать и говорить о религии, традициях. На весь Киев – одна синагога, а до революции их было десятки. Это сейчас открылась синагога Бродского, которую Советская власть превратила в кукольный театр, хорошо, что не в склад. Но туда почти никто не заходит, а приходят, не знают, что делать, как молиться.
Лена подошла к нему и обняла за плечи, пытаясь успокоить.
– Ты спросила, почему я не обрезан, – продолжал Яков. – Да потому, что обрезание делалось подпольно, с этим боролись, как с религиозным мракобесием. Можно было вылететь с работы или из института или оказаться на допросе в КГБ.
– Нашему народу тоже досталось, – сказала Лена. – Украинскую интеллигенцию душили беспощадно под видом борьбы с национализмом, вовсю шла русификация… Народ сам по себе ни в чём не виноват, он – жертва, глина, из которой небольшая группа людей, стоящих у власти, лепит всё, что пожелает. Просто молчание ягнят. А в лагеря, как и в Бабий Яр, гнали не только евреев.
– Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Евреев уничтожали лишь потому, что они евреи, – возразил Яков. – Слушай, давай-ка сменим пластинку. У нас было такое чудесное настроение.
Он натужно улыбнулся, и Лена, наклонившись к нему, поцеловала его в губы.
– Ты мой хороший и такой умный! Я люблю тебя.
Яков поднялся и обнял её.
– Леночка, ты – прелестное создание! С тобой и поговорить интересно, и в постели необычайно хорошо. Счастлив будет тот, кому ты достанешься.
– А ты поторопись, отец хочет познакомить меня с каким-то красавцем из его министерства. Я же не могу ему бесконечно лапшу на уши вешать, – выпалила Лена.
– Тут что-то новое. Он знает, что мы встречаемся, и при этом торопится, – заметил Яков.
– Он хочет, чтобы я была счастлива. И пока отец занимает солидное положение, он считает, что самое время выдать дочь замуж.
– За украинца или русского, верно? – усмехнулся Яков. – Зачем ему зять-еврей. Он может и карьере повредить.
– Не мели чепуху, Яша. Времена сейчас другие, к вам отношение очень изменилось к лучшему. Никакой дискриминации нет. Евреи на высоких постах в правительстве, – убеждённо проговорила Лена.
– Дорогая, мне кажется, ты страдаешь наивным прекраснодушием. Подумай сама! Люди, которые несколько лет назад были гонителями, душителями свободы, вдруг стали демократами и филантропами? – продолжал он. – Да в душе они такими же и остались. Просто им спустили сверху новые инструкции.
– Мой отец – порядочный человек. Он хорошо к тебе относится.
– Возможно, что и так. Среди русских и украинцев всегда было много благородных
