пса и уверяют, что им самим случалось видеть цынгу в образе старухи, разъезжающей на карбасе с красивыми сестрами9, или что тунгусы и якуты верят в существование какой-то Аграфены Жиганской10 хотя и давно умершей, но поныне насылающей еще страшную болезнь, слывущую под названием мирака.
Кстати о грумантском псе и об олицетворенной цинге.
Груманланы, т. е. русские промышленники, пускающиеся на Шпицберген, рассказывают, что на этом острове цинга ходит в явь, видимая всеми, и говорит как человек. Эта неодолимая в тамошнем климате болезнь представляется промышленникам в образе страшной старухи, дочери царя Ирода; у нее есть еще одиннадцать сестер, обольщающих своей привлекательной наружностью и занимающихся распространением болезни на острове. Эти адские красавицы могут принимать на себя образ женщин, почему-либо дорогих для промышленников: они являются спящему охотнику в виде невесты или молодой жены, и несчастливец предается сладостному сну, который влечет его в тамошнем климате с неодолимой силой и способствует быстрому развитию цинги. Старуха с сестрами любит особенно показываться во время непогоды, когда ветер свистит в каменных утесах Шпицбергена; в это время видят старуху с сестрами, сквозь крутящийся в воздухе снег, освещенных бледно-синим блеском северных сияний. Они поют под вой ветра:
«Здесь все наше! Здесь нет ни пенья церковного, ни звона колокольного. Здесь все наше!»
Рассказывают, что даже случалось иногда видеть, как двенадцативесельный карбас летит мимо острова так близко, что можно разглядеть все малейшие черты лиц, сидящих в нем. Страшная старуха стоит на корме с веслом, а сестры ее – красавицы разряженные – с песнями, исполняют должность гребцов. Не троньте их, они проедут мимо, потому что чуют у промышленников табак и кислую морошку (средства противоцинготные).
Чтобы выказать характеры этих сестер старухи цинги еще рельефнее, расскажем анекдот, слышанный г. Харитоновым от многих промышленников, бывавших на Шпицбергене.
Верст за сорок к востоку от становой избушки11, на берегу небольшого залива, стоял жалкий станок, наскоро сколоченный из барочных досок. В этом станке поселились два охотника, из которых старший, совершенно опухший от цинги, наказывал товарищу, парню лет двадцати, зарыть тело его с молитвой в землю. Прошла ночь. Утром молодой парень вытащил за станок посинелый труп товарища и закопал его в землю. Возвратясь в избу и засветив жирник, он испугался своего одиночества. Чтобы прогнать мрачные думы, он затушил огонь, сел на лавку и, заиграв на бывшей у него скрипке, затяну и песню:
Я с тобою хмель спознался,
Много муки напримался!
Не за разум я схватился,
А на Грумант покрутился!
Не успел наш виртуоз дотянуть последнего стиха, как в станке раздался топот пляски, хлопанье в ладоши и смех, да такой звонкий,
См. статью Харитонова: «Русские промышленники на Груманте» в октябрьской книжке «Отеч. Зап.» за 1849 год.
См. путешествие Врангеля по Северо-Восточной Сибири.
Так называется жалкая хижина, в которой находится главная квартира промышленников, зимующих на Шпицбергене; здесь проживает лоцман судна с четырьмя или пятью лучшими охотниками. Остальные охотники рассеиваются артелями от двух до четырех человек по станкам, часто удаленным на многие десятки верст от избушки.
