лужи.
Вот же напасть! Эрекция так и не отпускает. И жрать хочется всё сильнее.
Дорога идёт через двор дома. Темно. Какой-то уродец поразбивал все лампочки на фонарях, а коммунальным службам откровенно пофиг на это дело: ходи народ, ломай коленки.
У самой стены дома елозятся два тела. На боку. Мужик трахает тётку.
Подошёл ближе.
Бомжи.
Нестерпимо и омерзительно воняет грязью, застоявшейся сивухой, мочой, экскрементами.
Она мычит в такт его толчкам. Он же, тесно её обхватив, едва приспустив штаны, так что его белая срака кажется несуразной в этой помойке, тычет в неё как маятник: тынс-тынс-тынс-тынс…
Подойдя почти вплотную, и со всего размаха, так чтобы срезонировать с этим «тынс», я вдарил тяжёлым военным ботинком на толстой резиновой подошве в это светлое пятно с чёрной расщелиной. Удар получился такой сильный, что бомжиха отлетела на полметра. Бичара попытался заорать, за что получил второй удар в седалищную кость. Заскулил. Запутался коленями в полуснятых штанах. На корячках уполз за угол дома.
Странное оцепенение нападает иногда – начинаешь думать, а нормальный ли я? – прокрадется какая-нибудь полулегальная шальная мысль, порой извращённая, в обычных условиях вызывающая брезгливое отторжение и рвотное неприятие. Нападёт, и не отвязывается. Каждым мгновением сжимая плотным кольцом необъяснимого и непреодолимого желания. Наваждение, колдовство.
Так случилось и в этот раз. Хотя, может быть, это сказалось трёхмесячное воздержание, пока я в поисках золота лазил по отрогам северного хребта Кокшаал-Тау.
Глядя на скрюченную представительницу прекрасного пола, подумалось: «вот для чего у меня этот ночной приапизм26».
Пристроился сзади. Вонища вдарила в нос, мозг. Тошнотворный смрад чуть не вывернул наизнанку пустой желудок. Но странное дело, болт в моих штанах не только не съежился от отвращения, а, наоборот, огнедышащей баллистической ракетой вырвался из расстёгнутой ширинки и врезался в зловонное влагалище.
Обжигающие липкие внутренние спазмы бомжихи: она хочет, она возбуждена, я хочу, я возбужден.
До предела.
И начинаю её жестоко на всю длину моего восемнадцатисантиметрового органа фигячить. От вони кружится голова, темнеет в глазах. На мгновенье теряю над собой контроль. Ору, как идиот, во всю глотку. Упруго кончаю в неё… Желудок сотрясается в такт потокам спермы, проталкиваемой по каналу. И я, скорчившись, блюю горечно-кислотной пустотой…
… Мокрый конец блестит, вытереть нечем, засунул, как есть в трусы.
Схватил за плечи свою партнёршу, отволок к ближайшей скамье.
– Сиди здесь! Поняла!? Никуда не уходи! – Почти прокричал я. Съёжившись, вжав маленькую головку в плечи, то ли от холода, толи от испуга, словно её собираются ударить, она закивала. Я укрыл её своей курткой – всё равно провоняла – и побежал в магазин.
Целесообразность
Он был тощим, облезлым, рыжим,
грязь помоек его покрывала.
он скитался
Приап – древнегреческий бог плодородия, отличался от других богов постоянно эрегированным членом. Приапизм – непроизвольная эрекция, не связанная с сексуальным возбуждением.
