Петрович остался у барабана один. Ему стало здесь нравиться, он подарил Якубовичу леща и грибы, а Якубович подарил ему радиоприемник. Пока барабан вращался, он попросил Матвея Петровича рассказать, какой-нибудь забавный случай из его жизни. Матвей Петрович отнекиваться не стал и принялся рассказывать о случае, который с ним, когда-то случился.
– Как то зимой выловил я щуку, – говорил он, не сводя глаз с вращающегося барабана. – Здоровенная, зараза, я вам доложу, попалась. Злобная, фурия! Прыгала, зубищами клацала, всё ухватить норовила. Я ее кияночкой деревянной успокоил, пристукнул, она и успокоилась. Мороз, я вам доложу, под двадцать был. Промерз я, улов хороший можно и домой, думаю. Щуку я в сенях бросил. Выпросил у тёщи, Царствие ей Небесное, рюмочку, для сугреву, и до жонки двинул. Жонка моя спала еще, а тёща по дому управлялась – она ни свет, ни заря вставала….
– У вас всегда такой распорядок дня?– спросил Якубович, невинно улыбаясь.
– В каком смысле?– продолжая внимательно следить за вращающимся барабаном, спросил Матвей Петрович.
– В смысле: рыбалка, щука, рюмочка и ― до жонки,– пояснил Якубович.
– Нет,– ответил Матвей Петрович серьёзно.– Тёща моя, Царствие ей Небесное, зазря не наливала. Она женщина экономная была.
– Это надо понимать так, что если вы возвращались с рыбалки без улова, то рюмочки вам не перепадало? И вся логическая линейка: щука – тёща—рюмочка– «до жонки» рассыпалась в прах? – прилип Якубович.
– Да, когда ж такое было, что бы я с рыбалки без улова возвращался!– возмутился Матвей Петрович, под смех студии.
– Приятно иметь дело с профессионалами,– усмехаясь в усы, сказал Якубович, и пошел к табло, потому что Матвею Петровичу выпал «сектор плюс», дающий право открыть любую букву. Матвей Петрович открыл вторую букву – ею оказалась буква «Е». Потом он опять крутанул барабан и продолжил свой рассказ:
–Только я рядом с жонкой пригрелся, слышу, тёща моя, как зарезанная орёт. Грохот в сенях, наседка заквохтала, квохчет и квохчет, будто петуха соседского увидала, а теща орёт и орет. Какой тут сон? Бегу в сени. Гляжу, щука висит у тёщи моей на подоле, та бегает и орет. А вышло вот что. Теща моя с ночи корзину с наседкой домой занесла, наседка сидит, значит, высиживает: приспичило дуре зимой высиживать. Щука моя рядом лежит, отдыхает. Полежала, полежала и оклемалась подлая: видать, я её не сильно пристукнул. Оклемалась, и давай подпрыгивать, наседка со страха шуметь стала, тут тёща заходит на шум. Щука хвать её за халат! Тёща с испугу ведро с молоком опрокинула, поскользнулась, упала и давай ещё пуще орать. Ну, я, конечно, за топор – и по башке её, по башке!
Матвей Петрович энергично показал, как он бил топором. Якубович отскочил от него, испуганно замахав руками:
–Я, конечно, понимаю, что можно тёщу не любить, но что бы топором, за то, что спать не дала … это знаете…
Матвей Петрович недоуменно посмотрел на него, рассмеялся и сказал:
– Скажешь, то ж, мил человек! Я ж щуку, а не Ефросинью Петровну.
Зал
