где эти деньги колхознику взять. Это были так называемые государственные займы.
Правда, не навсегда отбирали, а на время – взаймы! – но время расчёта, к сожалению, так никогда и не пришло.
Объяснять крестьянам, почему такое положение дел нужно считать хорошим, а жизнь – счастливой, и призваны были учителя и прочая деревенская интеллигенция. Ходили по дворам обычно поздней ночью, чтобы застать хозяев дома. Крестьяне, проведав, что к ним идут за деньгами, прятались где-нибудь допоздна, надеясь, что незваные гости уйдут несолоно хлебавши. Да разве от них спрячешься! Прокрадётся колхозник задами далеко за полночь к себе домой, а они тут как тут: деньги давай!
Абношкин садится к столу. Расправляет ведомость.
– Ну что я тебе платить буду? – говорит Настасья. – Ты подумал?
– Надо, Настя. Подпишись, и всё тут.
– В сорок первом, когда я тебя, раненого, прятала, ты в глаза смотрел, – говорит Настасья, – а теперь-то не глядишь…
– Ну ладно, ладно, – бормочет Абношкин.
– Стыдно тебе, да?
– Ты подписывай, – говорит Абношкин, и толстое его лицо словно плачет.
Сбор подписей под заём в повести описан очень точно. Действительно, ходили агитаторы-учителя с «комиссией» по домам и «вышибали» деньги под облигации. Объясняли, как необходимы эти деньги сейчас стране, какие на них чудесные будут построены заводы, как легко и весело заживётся после этого советскому народу… Если кто не понимал, подключался председатель, уговаривал, увещевал, угрожал…
А что делать бедному председателю: он получил из района разнарядку собрать энную сумму, и с него самого шкуру спустят, если он не выполнит план!
Вера Яковлевна Кузина:
– Нас и выгоняли, и ругали, и проклинали. Ночь ходили по деревням, а наутро на уроки.
Остаётся последний дом. Он на самом краю. Мы подходим к крыльцу и останавливаемся. На крыльце стоит молодая женщина с ребёнком на руках. Рядом с ней – две белобрысые девочки. А чуть впереди – молодой мужчина в гимнастёрке, и в руке у него топор, словно он дрова поколоть собрался.
– Здравствуйте, друзья, – говорит Мария Филипповна.
Они молчат.
– Эх, беда мне с вами, – хрипит Абношкин. – Ну чего ты, Коля? Чего? Впервой, что ли? – А сам глаза отводит.
– А что, председатель, – говорит Коля спокойно, – я сейчас вот их всех порешу, – и показывает на свою семью, – а посля за вас примусь…
– Хулиганство какое, – шепчет Мария Филипповна.
– Партизанский сын, – подобострастно смеётся Виташа.
– Вот он весь как есть, – говорит Коля.
– Ну ладно, Николай, – говорит Абношкин, – выходит, мы с тобой после поговорим. Другие вон все подписались…
Из этих сцен видно, как автор сочувствует своим героям, всем – и тем, кто вынужден подписываться,
