на службе. Гражданские лица или уволенные, но не покинувшие расположения легиона, солдаты не вправе браться за оружие[59].
Принципиальным для Цицерона становится вопрос об идентификации легитимного политического оппонента, т. е. врага (hostis). В четвёртой филиппике враг определяется как «тот, у кого есть государство, курия, казна, согласие и единодушие граждан и некоторое основание, если так сложится, и для войны, и для мира»[60]. С таким справедливым врагом можно вести войну, завершая её мирным договором и восстанавливая мирные политические отношения, коль скоро, как мы помним, именно мир признаётся конечной целью войны. Не случайно Карл Шмитт обращается к этому определению в своём «Номосе земли» ― подобная трактовка понятия врага явным образом соответствует шмиттовской теории оберегаемого врага. При этом Шмитт делает важное уточнение: «противник, воюющий по «несправедливой причине», еще не может на этом основании быть объявленным injustus hostis»[61]. Несправедливым врага делает не противостояние справедливой стороне (для Цицерона ― римлянам), а несправедливые действия или внеморальный статус противника. Так, в отношении пирата не действуют ни правовые, ни моральные нормы, поскольку «пират относится не к воюющей стороне, а к числу всеобщих врагов всех людей, и на него не должны распространяться ни верность слову, ни клятва»[62]. Это положение позволяет точнее обрисовать представление Цицерона о справедливости войны ― правовое и моральное регулирование, добросовестность и умеренность уместны в отношении врага, восприимчивого к справедливости. Борьба с мятежниками, разбойниками или пиратами не требует соблюдения правил, поскольку их явление в мир политики изначально связано с нарушением права, их методы преступны и аморальны, в конце концов, с ними невозможно заключить мир.
Цицерон не создавал систематической нравственной теории войны, но мы по праву можем отметить его склонность к мышлению в духе учения о справедливой войны. Даже те немногочисленные фрагменты, в которых он высказывается о моральном измерении войны, существенно обогащают дискуссию. Не случайно именно к Цицерону обратились в IV–V вв. н. э. Амвросий Медиоланский и Августин Аврелий.
В размышлениях Платона, Аристотеля и Цицерона о войне мы обнаруживаем идею, ставшую определяющей для всей последующей традиции теории справедливой войны. Три этих классических автора античной философии выступают с критикой типичного для греков и римлян представления о войне как о привычном или даже естественном положении дел. Гераклит выразил это представление наиболее явно в 53-м фрагменте: «война (полемос) ― отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других ― людьми, одних творит рабами, других – свободными»[63], а также в 80-м: «должно знать, что война общепринята, что вражда ― обычный порядок вещей, и что все возникает через вражду и заимообразно»[64]. Платон явно выступает против подобного подхода в «Законах», критикуя Клиния, убеждённого, будто «то, что большинство людей называет
Там же. 1.11.37.
Цит. по Фрагменты ранних греческих философов. – М.: Наука, 1989. C. 202. 29 (53DK).
Там же. C. 201. 28 (80DK).
