предполагала борьбу за возвращение к довоенному status quo, восстановление права или компенсацию утраченной собственности. Война в категориях частного права уподоблялась компенсации. Справедливую войну в изображении Августина Рассел сравнивает с уголовным наказанием, накладываемым не только за нарушение права, но и за попрание морали[88].
Поскольку нравственно одобряются войны, ведущиеся с божественного благословления, справедливая война представляется Августину делом, взяться за которое может только мудрый правитель, близкий Богу:
«Но мудрый, говорят, будет вести войны справедливые, как будто бы он, если только помнит, что он человек, не гораздо более будет скорбеть, что ему необходимо вести справедливые войны; ведь если они не были бы справедливыми, ему не предстояло бы их вести, и в таком случае для мудрого войн не было бы вовсе. Несправедливость противной стороны вынуждает мудрого вести справедливые войны; и эта несправедливость должна вызывать скорбь в душе человека, потому что она несправедливость человеческая, хотя бы из-за нее и не возникало никакой необходимости начинать войну»[89].
Мудрый правитель, вступая в войну, исполняет волю Бога ― он карает грешников, наказывает их за дурные деяния. Предполагается, что противник несёт вину (culpa) за какой-то проступок, преступление или грех, а мудрый правитель воздаёт ему. Как замечает Августин в сочинении «Против Фавста», грехи могут проявиться и во время самой войны, что даст дополнительные основания для наказания: «истинное зло на войне ― это любовь к насилию, мстительная жестокость, необузданная и непримиримая враждебность, исступлённая ненависть, жажда власти (libido dominandi) и тому подобное; обычно сила применяется для наказания подобных пороков…»[90].
Противодействие мудрому правителю оказывается серьёзным нравственным прегрешением, поскольку авторитет политической организации подкрепляется божественным авторитетом, что соответствует словам апостола Павла «всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13:1). Прегрешения в политической сфере косвенным образом оказываются направленными против Бога, поэтому требуют жёсткого ответа, в том числе обращения к военной силе[91].
Начало войны не может оправдываться никакой иной причиной, помимо совершения противником серьёзного греховного деяния. В противном случае, если правитель движим завистью или злобой, его нельзя признать мудрым, а его войну справедливой:
«Очень многое зависит от причины, по которой начинается война, и авторитета, которым обладают ведущие её; поскольку естественный порядок, направляющий человечество к миру, определяет, что монарх должен иметь полномочия на ведение войны, если считает её целесообразной, и что солдаты должны исполнять свои военные обязанности во имя мира и безопасности своего сообщества»[92].
Церковная и светская власти действуют сообща, дабы церковь
В дальнейшем из этого положения выводился аргумент о необходимости борьбы с язычниками и еретиками. Р. Кокс небезосновательно заявляет, что рассуждения Августина о войне будут истолкованы неверно вне контекста борьбы за возвращение еретиков (в частности донатистов) в лоно церкви.
