style="font-size:15px;"> Некоторые основание ее приписывают Олегу, указывая как на доказательство этого мнения на слова Нестора: «Се же Олег (882 г.) нача городы ставити и устави дань словеном, кривичем и мери». Проезжая из Новгорода в Киев, Олег остановился на р. Неглинной, при впадении ее в р. Москву, и поставил тут городок, который впоследствии достался суздальскому вельможе Кучку. Предание об этом Кучке известно. Юрий Долгорукий, по пути из Киева во Владимир (Залесский), проезжая теми местами, где по Москве-pекe раскинуты были прекрасные селения Степана Ивановича Кучка, остановился там. Владелец этой вотчины не оказал князю должного почтения и даже отзывался о нем с некоторым презрением, почему Юрий приказал казнить его и бросить в пруд, а двух сыновей его, Петра и Якима, и дочь Улиту отправить в Суздаль, где последняя насильно выдана была в замужество за Юpьева сына Андрея (Боголюбского). Юрию понравилась вотчина Кучка, и он приказал на горе, где ныне Кремль, поставить небольшую ограду или городок, который и назвал по реке Москвой; другой городок приказал поставить за первым, там, где потом сооружен был Знаменский монастырь, и назвал его, будто бы по прозвищу сына своего Андрея, Китаем. Москва одновременно называлась и Кучковым: так, в летописи про Михалка и Всеволода Юрьевичей под 1176 г., когда они приглашены были в Суздальскую землю племянниками своими Ростиславичами на совместное княжение, говорится: «Уя (схватила) и болезнь велика на Свине, и идоша с ним до Куцкова, рекше до Москвы». – Фантазии составителей сказаний о происхождении Москвы углубляются даже в более седую, библейскую древность, и производят название города от Мосоха; некоторые – от бывшей там деревни Мскотовы, иные – от множества мостов, наконец – считают название Москвы финским».
(«Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г.», Андрей Экземплярский. С.-Петербург, 1890 г.)
– Опричнину? Это хорошо. Ты нас с братьями в первые записывай. Да еще мужика одного, Малютой звать. Он в плечах – что твоя оглобля коломенская. Как осередь зимы на кулачки, один из первых будет. Направо махнет – улица, налево – переулочек. В том смысле, что домов не остается. Чисто Муромец. Только вот что делать будешь, как не даст в долг-то?
– А слово я волшебное знаю. Как же не даст?
– И что ж за слово такое?
Царевич и произнес. Да как произнес!
С дубов листья попадали, березки к земли припали, вода в Смородине всколыхнулась, – Змей наутек бросился, – у Горбунка уши обвисли. Иван только крякнул.
– Ты бы царевич, того, поостерегся. Слово, видать, не про нас говорено. Как бы чего худого не вышло.
– Зато вишь каково? Действует, как из Царь-пушки. Да, еще что? Тот калика, что поведал его мне, уж больно неказист был, вот я и запамятовал, как правильно-то молвить. Не знал – не гадал, что понадобится. К кому только не обращался потом – ни один книжник растолковать не смог. Сам посуди. То ли «пожал уста», то ли «пожалуй ста». Как же уста пожимать,
