полотенца, не путался под но-гами.
«Святой Яков! Сколько ж я предавалась воспоминаниям… четверть часа? А может быть, час?» – Леди стало не по себе. Она бросила беглый взгляд на тени от скал… и правда, те стали длиннее. Стремительно глянула на тропу, змеившуюся меж валунов вверх от берега, и сердце ее будто обложили льдом. Молчаливая свинцовая зелень густого орешника, ей показалось, таила угрозу.
Аманда машинально сделала шаг назад, едва не подвернув ногу на камне. От непонятного ей самой беспокойства у нее пересохло во рту. На память пришли слова, которые капитан дважды повторил перед ее уходом: «Не смей далеко уходить!»
Аманда судорожно облизнула губы. Казалось, что-то давящее, невыносимое было разлито в самом воздухе, и это душило ее, наводя панический ужас.
«Господи-Боже,– она едва справилась со шнурками атласного лифа, так тряслись и плясали ее пальцы; в голове ударило громом: – За мной наблюдали всё это время. Как за глупой зеленой дыней, которая зреет под стеклянным колпаком!»
Пересиливая лихорадку охватившего ее страха, она схватила лежащий на песке пистолет.
Внезапный треск крыльев поднятой с берега птицы едва не лишил ее чувств. Забыв все правила обращения с кринолином, Аманда, ломая в камнях каблуки, подхватила юбки и бросилась к тропе, когда чьи-то пальцы схватили ее за горло и крепко зажали рот.
Глава 7
Небо в глазах Аманды качнулось и раскололось алым пятном удушья. Тяжелая судорога страха свела ноги и повалила на землю, точно приступ падучей. Боль от удара пронзила от паха до затылка, и женщина, уткнувшись лицом в песок, со стоном подтянула ноги к животу. Спазмы удушья настолько оглушили ее, что она не сразу узнала этот голос, и скорое тяжелое дыхание, и руки… огромные ладони, изрезанные тростником, болотной травой, с въевшейся в трещины смолой, заставили ее вспомнить. Вернее, их грубое прикосновение, шершавое и царапающее, как терка, от которого она невольно вздрогнула.
– Матвей… ты?
– Я, барынька, я… Тихо ты, кобыла стоялая.– Холодная заточка широкого охотничьего ножа вгрызлась в белоснежную, с перламутровым отливом шею.– Не ёрзай и не вздумай скулить, сука, ежли в живых остаться хочешь. Не то отрежу голову, как юнге-мальцу, и сварю в котле.
– Так… это ты? – против воли слабо слетело с побелевших губ.
– А то кто же? – холодные глаза обожгли Аманду и заставили вновь содрогнуться, когда Зубарев перевел взгляд на расшитое золотыми нитями платье, задержавшись на глубоком вырезе декольте. Изрезанное морщинами взлобье покрылось сверкающим зерном пота, а заросший волосом рот дрогнул в едва заметной ухмылке, когда Матвей медленно отвел руку и сунул нож за голенище морского са-пога.
– От тебя хорошо пахнет, и кожа тоньше сафьяна,—втягивая ноздрями воздух, более явственно усмехнулся он.—Тихо, тихо, утка, ты только нажива…
Минуту-другую
