ним свернут. Открытый люк в неизвестность приглашал меня погрузиться в невероятное приключение. Черная зияющая дыра в середине кухни выглядела многообещающе. Я сбросил пиджак, повесил его на спинку стула, закатал рукава на белой рубашке, обозначая готовность. Соловьев зажег фонарь и заправски нырнул внутрь, проделывая это, судя по всему, не впервые. Я следом. Замыкал шествие внештатный помощник Дима, суетливо оглядываясь по сторонам, как будто мы строем шли на какое-то преступление. Мы спустились во тьму по хрустящей старой лестнице и оказались в мрачном погребе. Пахло сыростью, полки вдоль стен ломились от закаток с помидорами, вареньем и компотами. Слабое освещение не позволяло составить план тайного помещения. Один из шкафов с банками был отодвинут, в стене чернел проход. Капитан шмыгнул в проем под низкую арку, я пригнулся и проследовал за ним. Оказались мы в холодной землянке с низким потолком, едва не опускающимся мне на голову – стало быть, потайная комната в погребе. В подземелье было слабое освещение, у стен – полки с какой-то литературой, несколько стульев, пол земляной. В центре комнатки квадратов шести стояла тренога, на которой красовалась белая школьная доска. На доске той магнитами были расклеены в ряд фотографии детей разных форматов – всего одиннадцать штук. Фотографии были цветными, но сильно затасканными – кое-где виднелись надрывы и трещины. Под каждой из фотографий виднелась подпись. Сейчас я попрошу читателя внимательно отнестись к нижеследующему описанию, ибо оно представляет колоссальную ценность для дела, а быть может, читателю сего дневника придется не раз возвращаться к этому абзацу, так что было бы лучше его и вовсе как-нибудь пометить. Итак, все одиннадцать фотографий были выстроены в ряд слева направо. Над каждой из них виднелись две цифры, а под каждой из фотографий были пометки. Что-то перечеркнуто, что-то исправлено или вовсе стерто, но в целом передо мной предстала следующая картина: