нее несет?
– Илларион Федорович, – Мария качала головой, – особа попалась строптивая. Отказалась спать где-либо, мыться и есть тоже отказалась. Вела себя странно, как будто дикарка какая-то. Дергается постоянно, ни обратиться к себе, ни прикоснуться не позволяет. Я уж и не знаю, как себя вести с ней… Она ведь ваша гостья, а я тут…
– Значит, так, – я приблизился настолько, что впервые узрел все мелкие морщины на лице бабули. Ее маленькие затуманенные старостью глаза мигали бесперебойно, изо рта пахло то ли луком, то ли квасом, не разобрать. Она была низенькой старушкой, мне по грудь, и я взглянул на нее с высоты своего роста, проговорив со всей серьезностью: – Мне рекомендовали вашу семью как ответственную и порядочную. Я здесь второй день, а уже изрядно потрепал себе нервы исключительно по вашей вине, – бабка начала дрожать и пятиться. – Я обозначал приоритеты, рассказывал правила, объяснял особенности. Разжевал все как следует, уповая на деревенскую память. И что я получил? Я получил вонючую бродяжку в своей кровати! И вы еще говорите, что не знаете, как себя вести? Застрелить ее к ебаной матери, строптивую такую! И выкинуть за забор, все равно полиция у вас хреново работает!
Я развернулся и прошелся по террасе, убрав руки за спину. Признаться, я не гневался особо, а лишь решил раз и навсегда расставить приоритеты и обозначить серьезность собственной персоны. Настроение мое, скорее, было игривым, нежели гневным, но если бы Мария попалась мне под руку в момент, когда я вошел в свою комнату рано утром… Бабка вся дрожала, была бледной и вот-вот готова была упасть без сознания. Я снова к ней приблизился, положил руку на хрупкое плечо и проговорил уже более мягким тоном:
– Больше не допускайте таких ошибок, Мария. А теперь, извините, мне нужно принять ванну и подготовиться к завтраку.
Через полчаса я, благоухающий, был за столом. Седовласка уже сидела на веранде, но к пище не притронулась. Не удосужившись снять хотя бы свой тошнотный желтый плащ, она поникшим взглядом тупо пялилась перед собой, казалось, даже не заметив моего появления, что меня особенно задело. Облаченный в изумрудный шлафрок, доставшийся мне на одном из немецких аукционов, я уселся напротив, уложил на колени салфетку и поздоровался.
– Доброе утро, – кротко кивнула она, но на меня так и не взглянула. Она была бледной, скованной, как будто и не живая вовсе.
– Приглашаю разделить завтрак, – накладывая себе в тарелку омлет, вымолвил я. Предложение мое осталось без ответа.
Я забросил в тарелку свежих томатов, пару ломтиков бекона и два куска горячего хлеба. Откинулся на спинку кресла, сложил пальцы домиком и какое-то время смотрел на эту странную гостью, изучая ее внешность.
Чумазая, с синими кругами под огромными зелеными глазами. Седые волосы растрепаны, частично закрывают лицо. Как будто бы безжизненная, она сидела напротив меня, давая всем своим видом понять – ее не волнует ничего вокруг. И еще этот гребаный желтый
