побрел назад. Ему вновь пришлось преодолеть три лестничных пролета, и от этого заныли ноги. Возвратившись к себе в комнату, он снова распахнул дверцу плиты. Не снимая пальто, он уселся на край кровати и протянул руки к горячим углям. Его взгляд привлекли очертания какого-то темного предмета прямо перед ним. Он замер: сначала он подумал, что это мышь, но предмет не двигался. Это была бархатная коробочка, перевязанная белой лентой. Таниэль видел ее в первый раз. Он взял коробочку в руки. Она оказалось довольно тяжелой. К ленте была прикреплена круглая наклейка с узором из листьев. Надпись на ней, выполненная острым каллиграфическим почерком, гласила: «Мистеру Стиплтону». Он потянул за ленту и открыл коробочку. Петли на крышке были тугие, но коробочка открылась бесшумно. Внутри лежали карманные часы.
Таниэль медленно взял их в руки. Часы были сделаны из розового золота, он такого никогда не видел. Цепочка мягко скользнула вслед за часами, ее безупречно гладкие звенья были соединены между собой так искусно, что невозможно было разглядеть даже мельчайших следов пайки в местах, где они замыкались. Он пропустил цепочку между пальцев, и ее застежка звякнула о запонку. Однако открыть крышку часов он не мог, как ни старался. Он подержал часы возле уха, но не услышал тиканья, а колесико для завода отказывалось вращаться. И все же внутри часового механизма, по-видимому, продолжали вращаться какие-то шестеренки, так как, несмотря на пронизывающий холод, корпус часов оставался теплым.
– Сегодня же мой день рожденья! – выкрикнул он в пустоту комнаты внезапно озарившую его мысль; напряжение спало, и ему стало стыдно из-за собственной глупости. Конечно же, это приезжала Аннабел. В письмах он сообщал ей свой адрес, кроме того, на всякий случай он уже давно послал ей ключ от своей комнаты. Раньше ему всегда казалось, что ее разговоры о том, что она как-нибудь нагрянет к нему в Лондон, были просто сестринскими нежностями: денег на железнодорожные билеты у нее не было. Таинственный мальчик, о котором говорил Джордж, это, по всей видимости, один из ее сыновей. Не будь он таким усталым и растерянным, он бы сразу догадался по каллиграфическому почерку на наклейке, что это дело рук его сестры. Хотя это и было обязанностью дворецкого, как правило, именно она писала имена гостей на карточках перед столовыми приборами, когда старый герцог устраивал у себя званый обед. Перед глазами у него встала картина: он сам сидит за кухонным столом, решая арифметические примеры, он еще слишком мал, и ноги его не достают до пола; сестра сидит напротив него, склонившись над карточками и поскрипывая перышком, а рядом их отец делает с помощью тисочков блесну для ужения рыбы.
Он еще мгновение подержал в руках часы, затем опустил их на заменяющий ему прикроватную тумбочку деревянный стул, на котором он обыкновенно держал воротнички и запонки. На золотом корпусе часов заиграл отсвет от горячих углей, и этот цвет напоминал человеческий голос.
II
Весь следующий день Таниэль мучительно старался припомнить правильный термин для такого явления, как боязнь крупных механизмов. Он так и не смог вспомнить слово, но точно знал, что испытал это на себе, впервые попав в Лондон.
