воду не хотелось. «Осень, как-никак. Это дикие ногаи привычные к стуже. Вон, мокрые все, а не замечают, будто так и надо. Тут и простыть можно. А теперь, когда разбогател, это совсем ни к чему. Жизнь надо устраивать».
Мимо, в окружении ногаев, опустив головы, обреченно шагали пленники. Плечи опущены, кровавые пятна пропитывали грязные нательные рубахи. Степан презрительно плюнул под ноги своим бывшим соседям. «Грязные оборванцы, я знал, что надолго у вас не задержусь. У меня большое будущее».
Никто не смотрел на него, и предателя это вполне устраивало: еще ругаться начнут. Плевался он скорей для ногаев, чем для казаков. Тем уже доказывать нечего, а вот ханским людям еще раз показать преданность не помешает. Но и они, равнодушно покачиваясь в седлах или шагая пешими, придерживая чубуки[18], не глядели на Степана.
– А и черт с ними, – решил Аксюта. – Пора выбираться.
По узкой гати навстречу двигались люди хана со связанными казаками, предателю пришлось уступить дорогу, прижавшись к камышам у самого края тропы. «Ничего, потерплю, мог ведь и среди них оказаться. Везунчик я, – пробираясь вдоль камышовой стены и выдирая ноги из затягивающей, словно кисель, прибрежной глины, он размечтался. «Куплю дом, небольшой, но справный. Бабу приведу. Эту – казачку – грохнули, наверное (проверять Степан не собирался, как и жалеть о ней). Другие найдутся, я таперича жених видный. Вот только в Черкасск не хочется. Ну, да я еще подумаю. Дорог много, а с такими деньгами мне любая подойдет».
По пути ему пришлось остановиться, пропуская последних пленных, сгрудившихся у воды, в ожидании пока пройдут остальные. Почти все стояли, не поднимая глаз. На всякий случай, опасаясь нарваться на грубость, Аксюта укрылся за конными охранниками. Но один из ногаев грубо толкнул его ногой:
– Коч отсюда, не стой под копытами.
Степан суетливо отскочил, и тут несколько пленных подняли головы. Первым его узнал один из близнецов, кажется, Борзята, хотя он мог и перепутать:
– Сучий сын! – он прошипел с такой ненавистью, что предатель невольно передернулся, будто ледяной воды плеснули за шиворот.
– Мы тебя все равно достанем, – это пообещал уже второй близнец.
– А если не мы, то другие казаки за нас отомстят. Предатели долго не живут.
– Бог все видит.
Он резко отвернулся, камыши раздвинулись под дрожащей рукой Аксюты. Нырнув в их спасительную густоту, он почувствовал, как холодеют ладони. Страх пробежал по позвоночнику липкой струйкой пота. Теперь они его видеть не могли, и Степан немного успокоился. Почему-то он не чувствовал себя в безопасности, пока на него глазели, пусть и связанные, эти сумасшедшие казаки. Спешно удаляясь вдоль берега, притаптывая и раздвигая высокие камыши, он еще долго слышал позади голоса бывших соседей, обещавшие ему самые страшные кары. Ногаи пленных не затыкали, наверное, считали, что те имеют право высказаться, а может, и сами считали так же. И только удалившись на порядочное расстояние и перестав
Повод, часть лошадиной упряжи.
