их прописки. От тел женщины и ребёнка практически ничего не осталось. Но мы должны быть уверены, что это они.
– Снова опознание? – внутри Курбатова всё похолодело.
– Скорее попытка опознать, – кивнул Салтыков. – Я понимаю, каково тебе, Макс, но… Ни у Корнеевой, ни у Миши не оказалось родственников. Во всяком случае, их место пребывания нам неизвестно…
– Обрати внимание… – начал Курбатов.
Но Салтыков его перебил и продолжил:
– Все покойники практически не имеют ни родных, ни близких.
– За исключением Павла Гомельского и Вики…
– Родственники которых по тем или иным причинам тоже умерли.
– Завещание. Кому Гомельский завещал после себя движимое и недвижимое имущество, – сказал Курбатов.
– Нужно выяснить, кто его поверенный?
– Я знаю, – отозвался Курбатов. – Нас познакомил лет десять тому назад Павел. Кудрявкин Владимир Михайлович. Я пользовался его услугами.
– Тоже оформлял завещание?!
– Нет, оформлял наследство, после смерти родителей.
– Свяжись с ним. Это ускорит и упростит процедуру.
Курбатов кивнул. Оба понимали, что близость Максима с семьёй Гомельских и знание их уклада жизни может очень помочь раскрытию преступления. Независимое положение Курбатова также шло на пользу их общему делу. На Максима не давило начальство, не требовало «динамики показателей». Он не дожидался санкций или указаний «сверху». В свою очередь, Салтыков имел грамотного спеца, на которого мог положиться и который мог действовать вне протокола.
– Мне нужно ещё раз осмотреть квартиру Гомельских и Корнеевой, – сказал Курбатов. – Наведаюсь в Сивцев Вражек, в офис Гомельского. Завтра заеду в Чехов.
– Я предупрежу местных участковых, чтобы оказали содействие, – ответил Салтыков. – В Чехов поедем вместе.
– Лучше предупреди, чтобы не мешали.
Салтыков понимающе кивнул.
– Держи меня в курсе, – сказал он.
– На связи.
В квартиру Гомельских на Тверской Курбатов вошёл в сопровождении участкового в форме капитана полиции. Получив соответствующие инструкции, капитан не лез с разговорами, молча сопровождал Максима по комнатам. Кровь на полу и стенах отмыли, но местами в пазах паркета и в углах зала под плинтусами попадались едва приметные бурые пятна. Курбатов прошёл в детскую и сел за письменный стол, больше напоминавший школьную парту. Против стола стояла зелёная доска из стекла, обработанная наждачной бумагой. Число и месяц так и остались нестёртыми. 18 февраля.
Курбатов открыл ящик стола и осмотрел его содержимое. Тетрадки с прописями, детскими рисунками зверей и человечков. Угадывалась рука ребёнка. Голова кошки
