с любимой куклой, кроткий видИ личико красивое в веснушках,
И розовые маленькие ушки,
И слёзы горькие от ветреных обид
Приятны были мне. Её любил я
Развеселить, чтоб, счастливо смеясь,
Она со мной играла, не боясь
Найти обидчика, и, кажется, что был я
Сам счастлив той минутою, но всё ж
Мне больше доставляла наслажденья
Внезапная обида: словно нож
Входил в неё, – рыдая в исступленье,
Её страданья шли из глубины
Сердечка чуткого. А я над ней стоял
С неясным ощущением вины
И с сладостною мукой состраданья
И нежности – и, весь трепеща, ждал
Сладчайшего: когда меня рыданья
Вдруг содрогнут… О, мой сладчайший миг!
Какие муки я тогда постиг!
Поймёте ль вы? Иль скажете сурово,
Что это для любви невинной ново;
Что мальчику пристойно защищать
Избранницу свою, а не ломать
Ей сердца?.. Эти замечанья
Вполне разумны, но моё признанье
Касается меня, и ваш укор
Суть естества не изменит нимало.
Ведь впрямь моя душа любить желала
С тех давних и почти забвенных пор!..
СОНЕТ
Печально, друг любезный мой,
Смутив дни чистых устремлений
Тоской любовных искушений,
Очнуться с нищею душой.
Как тягостно потом, мой друг,
Для сердца юного бесстрастье…
Оно таит в себе несчастье
Куда страшней мятежных мук.
Когда же похоть иль весна
Угасший пламень растревожат,
А дух восстать, увы, не может —
Душа былым утомлена,
То сердце к средствам безразлично,
И демон правит безгранично.
ОСЕНЬЮ
Когда, печален, остаюсь
Один средь осени убранства, —
От грусти тягостной боюсь
Я впасть в болезнь иль графоманство.
Нет, осень не союзник мой:
Я вместе с нею увядаю,
А я – хоть утомлён тоской,
Но – сердцем снова уповаю.
Я уповаю, что опять
Меня коснётся страсть земная,
Чтоб, духом тайны познавая,
Мне в дольнем мире не страдать.
«Уж нет ни страсти, ни отваги…»
Уж нет ни страсти, ни отваги
В груди остынувшей моей,
А руки тянутся к бумаге
Излить печаль насущных дней.
Кто я? зачем? и что мне надо
От жизни, остудившей кровь?
И что есть высшая награда —
Бессмертье, истина, любовь?..
Любовь, я знаю… В ней едино
Живут понятья два других.
Но где взять сердце исполина,
Чтоб огнь священный не утих?..
Ах, опыт – тяжкая обуза!
Ах, люди… полно упрекать.
Мы их прощаем, правда, муза?
На них
