style="font-size:15px;"> «Хладнокровно,
ещё не целя,
Два врага
походкой
твёрдой,
тихо,
ровно
четыре
перешли шага,»
И вдруг мощно, как гром, прозвучал неумолимый грозный голос:
«Четыре
смертные
ступени»
Пётр не читал стихи, он зачитывал смертный приговор Инквизитора, так во всяком случае тогда казалось, мне даже мерещилось, что на нём какой-то багровый плащ с большим капюшоном. Когда Пётр произнёс срывающимся низким голосом, почти шёпотом:
«Дохнула буря,
Цвет прекрасный
увял
на утренней заре,
потух
огонь
на алтаре!..»
В этот момент прозвенел звонок об окончании урока, Пётр замолчал, прошла минута, но никто не шевелился, было слышно только тихие всхлипывания девочек, уткнувшихся в платки. Пётр тяжело ступая направился через весь класс к себе на последнюю парту.
Глядя на Петра хотелось остановится и помолчать. Видимо только у меня одного появлялось такое желание, потому что я ни у кого не замечал хотя бы какого ни будь интереса к нему или хотя бы даже какого-то заинтересованного отношения. Так, пройдут, молчит ну и молчит, а что там с ним, да он всегда такой, неинтересный – глуп видать. Он пришёл ни от куда и не от кого, а, видимо просто по необходимости, вот и учится здесь. Как учится? Да ни как! Но, вообще-то он учился. Что касается меня, то мне даже нравилась эта манера, а может и полная беспринципность в его поведении буквально ко всему: манере говорить, если вообще можно вспомнить, что он говорил, всё же в памяти сохранились некоторые обрывки его фраз, совсем ничего незначащих. И одежда его такая же была, я бы очень удивился если бы кто вспомнил во что он был одет, так что-то в общем, и всё. Он обычно только слушал, а не писал. Слушал и одновременно смотрел в окно. Друзей у него не было, по крайне мере на сколько я знаю, да и знакомых было очень мало, если можно назвать знакомыми тех, с кем он здоровался время от времени. Странный, конечно, был человек, ну и что из этого, мало ли у кого какой характер!
Однако, зная вроде бы о его посредственном владение иностранными языками, было поразительно наблюдать совершенно свободному чтению специальных текстов, например, журналов по фотографии, книг по астрономии и других. Видимо в его переводах большую роль играло знание фактического материала, точнее специального. Казалось бы, эти знания можно было развивать, но это мне казалось, однако это был не его стиль, и он был этим видимо удовлетворён. У меня порой складывалось такое впечатление, что ему вовсе было безразлично всё происходящее, его не интересовала ни наука, ни люди, ни среда, в которой он находился. Он здесь был для себя, для каких-то своих целей и здесь он только
