еще более мрачная тень, чем обыкновенно. По-видимому, Коффен старался сделать свою наружность соответствующей своему имени (в переводе с английского оно значило «гроб»). Но никто не обращал на него внимания: он никогда не принимал никакого участия в развлечениях экипажа, и вся эта церемония приготовлений не могла занимать его. Вот если бы составлялся кружок для молитвы, он охотно предложил бы свои услуги, пожалуй, даже взял бы на себя инициативу.
Однако надо заметить, что несмотря на свой холодный и сдержанный характер, Лидж Коффен не вызывал неприязни или презрения среди экипажа «Летучего облака». Все знали, что он честный малый, великолепный моряк, не имеющий себе равных в искусстве бросать гарпун. Если как офицер он не был общителен, то во всяком случае никто не мог упрекнуть его в деспотизме. Однако в этот день мне хотелось, чтобы и он участвовал в общем веселье. Возможно, только я один и заметил его отчужденность, если другие обратили на нее внимание, то без сомнения приписали это эксцентричности его характера, заставлявшей его хмурить брови в то время, как остальные надрывались от смеха.
Солнце перешло меридиан, и аппетитный запах из кухни напомнил о близости обеда. У нас уже текли слюнки, когда знакомый крик, прозвучавший сверху, сразу изменил наш настрой и выражение наших физиономий:
– Кит!
Не боясь соврать, скажу, что никогда этот крик не возбуждал меньше энтузиазма, чем теперь: на некоторых лицах появилось выражение настоящего отчаяния. Начать сейчас охоту за кашалотом значило отказаться от всех удовольствий этого дня, не считая того, что перестоявший обед ничего не стоил. Однако капитан Дринкуотер не был человеком, способным вникать в такие соображения и позволить упустить подобный случай. Даже если предположить, что он пошел бы на проявление гуманности, то его помощник не преминул бы напомнить ему о его профессиональном долге. Едва слово «кит» прозвучало на борту, как спокойный голос спросил:
– С какой стороны?
Этот голос принадлежал Лиджу Коффену.
– С бакборта, – ответил марсовой, – вот он опять!
Матросы «Летучего облака» не были бы настоящими китоловами, если бы сохранили хладнокровие в эту минуту. Спустя мгновение они уже столпились на бакборте, напряженно вглядываясь в океан. Когда кит во второй раз пустил из своего дыхала фонтан соленой воды, он был не далее трех кабельтовых от «Летучего облака». Судя по тому, что струя воды была только одна, мы легко определили, что имеем дело с кашалотом. Но были и другие признаки: толстая квадратная голова, сильно утолщенная шея, двухцветная кожа, серая голова – это был старый самец, и такой, какого мы никогда не видали.
– Клянусь Иосафатом! – вскричал капитан. – В нем сто тонн жиру! Это как раз столько, сколько нам еще нужно, если сумеем его загарпунить! Ребята, – продолжал он, – за ним! Прекрасное животное! Смотрите, он идет медленно, как рабочий вол! Он словно говорит нам: преследуйте
