с Александром Сергеевичем Чечулиным мы тщательно, в деталях, обсудили весь план предстоящей операции, и когда, казалось, предусмотрели все возможные варианты ее, все осложнения, которые нас ожидают, пошли к учителю. Внимательно, не перебивая, выслушав нас, он долго молчал. Видно было, что мысленным взором как бы осматривал все операционное поле. Так командующий армией старается заранее предугадать исход небывалого доселе сражения…
– А что предпримите, если опухоль переросла в печень? – наконец спросил он.
– Если только край левой доли, иссечем его вместе с опухолью. А если окажется, что захвачен большой участок печени, от радикальной операции придется отказаться…
– Почему вы хотите оставить часть желудка, а не удалить его весь? Ведь операция от этого будет и легче и короче?
Я разъяснил, что, судя по отдельным сообщениям зарубежных хирургов, сохранение даже небольшой части желудка облегчает соединение его с пищеводом…
– Что ж, дерзайте, – напутствовал Николай Николаевич, удовлетворенный, по-видимому, нашим рассказом и ответами. – Когда-нибудь надо осваивать то, чего не умеем… Ни на секунду не забывайте, какое значение будет иметь эта операция, если она удастся. Крайняя осторожность и одновременно уверенность должны быть сестрами в вашей работе. Теоретически, вижу, вы подготовлены, а уж что выйдет…
И он развел руками.
Остаток дня я посвятил разговору со старшей операционной сестрой Людмилой Николаевной Курчавовой. Блестящий специалист своего дела, она более двадцати лет работала с Николаем Николаевичем, понимала его не то что с полуслова – предугадывала каждое движение рук хирурга, безошибочно зная, какой инструмент подать в нужный момент… Она вместе с нами переживала за исход предстоящей операции, и сейчас мы советовались, что требуется подготовить к завтрашнему дню, стараясь не упустить ни большого, ни малого… Домой я уходил тоже, разумеется, захваченный думами о том же. Как тревожило оно, это слово: впервые… впервые!
Удаление части или всего желудка, как уже говорил, производилось в клинике нередко и обязательно со стороны живота. В случае с Гущиным нам предстояло идти через грудную клетку, так как опухоль, распространившись на несколько сантиметров по пищеводу, уходила в грудную полость. Удалить эту опухоль и восстановить проходимость пищевода и желудка можно было, следовательно, только вскрыв плевральную полость. То есть мы сознательно шли на открытый пневмоторакс, которого все хирурги боялись во все века! И к тому ж операцию предстояло провести без наркоза, без искусственной вентиляции легких, безо всего, что имеем сейчас и что позволяет делать раскрытие грудной клетки практически безопасным…
И не забыть, как собственное сердце сжималось тогда от самого обыкновенного страха: сумеем ли?! Нужны были немалые усилия воли, чтобы подавить этот страх, чтобы начисто исчез он, когда вся операционная бригада плотным кольцом окружит лежащего на столе больного и предстоит сделать первый разрез…
Наутро,
