style="font-size:15px;"> …Тогда же, в рентгеновском кабинете, Андрей Андреевич, дав больному небольшой глоток жидкого бария, показал мне, что тот остановился в средней трети пищевода. Ни одной капли не прошло в желудок! Опухоль располагалась в самом опасном, самом неблагоприятном для операции месте. Вместе с Колиниченко и подошедшим сюда же Чечулиным мы долго сидели перед снимком пищевода. Было о чем поразмышлять… Ведь после двух неудач нам так хотелось подобрать для операции «удобного» больного! Случись, вслед за теми двумя, третья неудача – надолго, может, навсегда отодвинется разрешение этой задачи, которая пока еще была со столькими неизвестными!
Однако, когда я пришел к поджидавшему меня в кабинете Тропину, чтобы отказать ему в операции, увидел, что безысходность в его глазах при виде меня вдруг сменилась такой надеждой, что язык не повернулся передать ему наше решение. Сел напротив него и сказал:
– Михаил Иванович, операция на пищеводе сверхопасная. Она еще в хирургии не отработана. Ни у кого нет опыта. Вряд ли следует идти на такой риск.
– Хуже не будет, – ответил Тропин. – Если умру, мучениям конец. А так чего ждать?
– Я обязан сказать: почти никакой надежды, что удастся сохранить вам жизнь, – произнес я страшные по своей сути слова, давшиеся мне нелегко. Надеялся, что, может быть, они заставят больного отказаться от операции.
– Пусть, – отозвался он. – Вы сказали «почти»… Если есть хоть один процент из ста в мою пользу, делайте!
– Подумайте…
– А что мне думать? Даже если нет никакого «почти», все равно согласен. Буду надеяться на чудо. А без операции мрак впереди. Пустота. Муки. Столько-то дней и… вечная память, Михаил Иванович… Не так ли, доктор?
Что еще мог ему сказать? Он не хочет мириться с болезнью, а кто из нас поступил бы иначе? Разве я бы не просил хирурга вырезать опухоль, появись она у меня? Мы дорожим жизнью, потому что другой нам не дано…
Я отдал приказание в срочном порядке принять больного Тропина в клинику, с тем чтобы в самые ближайшие дни сделать ему операцию. Оттягивать было нельзя. Он и так истощен и обезвожен до предела. Операция состоялась 3 июня 1947 года. Каждый в клинике, и в первую очередь Николай Николаевич, знал о больном все: кто он, откуда, какова степень его заболевания. И каждый понимал: неудача надолго отодвинет разработку в нашей клинике вопросов хирургического лечения рака пищевода. Учитель, когда я передал ему содержание нашего разговора с больным, сказал мне:
– Ты поступил как надлежит врачу.
Это было похвалой.
На операцию пошли все. Чувствовалось, что за меня переживают, я как бы держал экзамен и за себя, и за всех сразу. Чечулин и Мгалоблишвили подготавливали больного…
Операцию приходилось вести под местной анестезией, но на всякий случай подготовили наркоз, чтобы хоть на короткое время раздуть легкие, если
