картошкой, говорила Татьяна, а сама все смотрела и насмотреться не могла на брата.
Петр принялся сосредоточенно снимать побуревшую влажную кожуру с картофелины.
– Ты-то как живешь?
– Вот в воскресную школу ходить стала, – скромно опустив глаза, ответила Татьяна. – Читаю уже понемногу.
– В Железнодорожную?
– Да. У нас Клавдия Сергеевна преподает литературу. Полянская. Какая женщина! В самом Петербурге училась, на Бестужевских курсах, за границей была… Знаешь, как она рассказывает про Толстого!
Петр с улыбкой посмотрел на сестру:
– А больше она вам ни о чем не рассказывает?
Татьяна потупилась. Рассмеявшись, Петр сказал:
– Ладно, не буду выпытывать… Конспираторша!
Скрывая румянец, Татьяна вскочила:
– Вот и самовар поспел!
Они пили чай, разговаривали, пытаясь в недолгий час общения втиснуть все, что накопилось за долгие дни разлуки, все, чем можно поделиться лишь с близким, родным человеком.
– Намедни Катю видела, – негромко проронила Татьяна, испытующе глянув на брата из-под густых ресниц.
Петр отставил стакан в сторону, нахмурился.
– А че не спрашиваешь, где я ее видела? – склонив голову, произнесла Татьяна. – Или уже все равно?
– Ну и где? – не отвечая на второй вопрос, спросил Петр, чувствуя, как к горлу подкатывает сухой комок.
– Ко мне она приходила, на почту.
Белов удивленно посмотрел на сестру. Та торопливо пояснила:
– Разладилось у них с Тимкой Сысоевым. Вот и перебралась в город. Сейчас в няньках служит у бухгалтера Полуэктова.
– Ясно, – через силу проговорил Петр, стараясь хоть как-то прервать тяжелое затянувшееся молчание.
Большие карие глаза сестры смотрели на него с укором. Петр не выдержал:
– Чего ты?
– Мне кажется, Петя, ты в чем-то виноват перед ней, – робко сказала Татьяна и, увидев заходившие на его скулах желваки, испуганно заверила: – Нет, Катя ничего не говорила, но. я почувствовала… Сама почувствовала…
Петр сжал подбородок пальцами, тихо ответил:
– Может, и виноват… Но зачем я ей нужен? Все время в разъездах, на нелегальном положении, в любую минуту арестовать могут… Ну правда, зачем я ей?
В стену, отделяющую пристройку от дома Илюхиных, громко застучали.
Петр метнулся к окну, выглянул в щель между занавесками.
– Околоток!
Ойкнув, Татьяна побледнела, застыла в растерянности. Петр мгновенно окинул комнатку взглядом, сел на разобранную кровать, стал быстро стягивать сапоги.
– Если спросит про меня, скажешь – полюбовник.
Он торопливо, раздирая подкладку пиджака зацепившимся курком, выдернул из кармана револьвер, сунул под подушку. Потом, скинув пиджак и расстегнув ворот рубахи, развалился
